e3e5.com : Статьи по разделам

Прежде чем мне посчастливилось случайно найти в рукописном отделе ИРЛИ неизвестные автографы А.А.Алехина и А.Ф.Ильина-Женевского, я занялся изучением фонда Семена Афанасьевича Венгерова (1855 – 1920), выдающегося литературоведа, историка литературы, библиографа и педагога. В нем хранится немало присланной ему и ближайшим членам его семьи корреспонденции: писем, открыток, записок...

В небольшом материале «Сын старого Зака» я уже отмечал, что близкими родственниками Венгерова были два шахматиста – Семен Зиновьевич Алапин и Александр Александрович Смирнов (профессор ЛГУ, доктор филологических наук, переводчик на русский язык ряда шахматных книг). Алапин был двоюродным братом Венгерова (их матери были родными сестрами). Чуть сложнее описать родство Смирнова с Венгеровым и Алапиным: он был внебрачным сыном Абрама Зака – мужа еще одной сестры со стороны их матерей. Родство было кровным: Зак приходился собственной жене двоюродным братом.

В архиве Венгерова можно найти свидетельства тому, что в его семье считали А.А.Смирнова своим родственником, а во время его работы и путешествий за границей вели с ним переписку. В качестве примера приведу здесь открытку, посланную Александром Александровичем (в то время трудившегося в Сорбонне) 28 мая 1906 года из Парижа в Лондон Зинаиде Афанасьевне Венгеровой (1867 – 1941), писательнице, переводчице и литературоведу, сестре Семена Венгерова:

«28/V 1906. Paris

Сегодня 1-й день как мне позволено читать и писать. Ваше письмо застало меня в середине болезни (болело горло, довольно тяжело). 8 дней никого не видал. Вы, впрочем, удивлялись моему молчанию? Шлю вид библиотеки, где обыкновенно работаю. Узнаете меня, за средним столом? Всего лучшего. А.Смирнов»

В то время было очень модным посылать открытки с собственными изображениями. В центре снимка в библиотеке Сорбонны А.А.Смирнов сидит за вторым столом и что-то записывает в тетрадь.

З.А.Венгерова И.А.Венгерова

А вот еще одна открытка, на сей раз посланная из Гейдельберга Семеном Алапиным в Петербург двоюродной сестре Изабелле Афанасьевне Венгеровой (1877 – 1956), пианистке и выдающемуся педагогу, преподававшей в Санкт-Петербургской консерватории, а затем с 1923 года – в США. Среди ее учеников – многие выдающиеся музыканты, в том числе Леонард Бернстайн.

«2-е ноября 1913

Самой молодой, красивой и моего поколения кузине шлю привет на карточке 1903-го года…

Если Вы захотите ответить тоже с приложением портрета, то Вам, конечно, к такому «Truc» прибегать не придется!... Напишите мне адрес Семена: ему пошлю ужасающую действительность из 1913 года…

Я никогда женат не был и не могу на это жаловаться… Вы тоже никогда не были замужем. Ну, а насчет «сожаления» как у Вас обстоит, (если это не indisret)?....

Преданный Вам почтительный кузен С.Алапин»

В слове indiscret (нескромно, бестактно) в тексте пропущена буква. Из открытки мы узнаем важную подробность одинокой жизни Семена Зиновьевича…

Как это порой бывает, вскоре после того как я начал подбирать материалы по теме, на сайте chesspro.ru появилась первая часть «Шахматного наследия Алапина» Михаила Зайцева. До этого на протяжении чуть ли не столетия одним из лучших игроков России никто вообще не интересовался. Пришлось «встать в очередь», чтобы дождаться окончания трехчастной публикации…

В своей работе М.Зайцев собрал воедино многие сведения о Семене Алапине. Не вдаваясь в другие подробности его биографии, внесу лишь некоторые уточнения.

По данным, которые приводит М.Зайцев, Алапин завершил учебу в петербургском Институте Путей Сообщения в 1879 году. На самом деле Семен Зиновьевич дважды восстанавливался в институте после поступления в 1875 году (последний раз – именно в 1879 году).

М.Зайцева удивляет, что мама С.Алапина Елена не фигурировала по адресу проживания в Гейдельберге как вдова. Судя по всему, Зиновий Алапин просто ушел из семьи (не исключено, что именно это обстоятельство, а не «внезапная тяжелая болезнь отца», заставило С.Алапина временно прекратить учебу в институте). Во всяком случае, Елена Алапина 10 февраля 1911 года пишет сестре Полине (матери С.Венгерова) о том, что она через суд добивается получения алиментов, «на которые я, как законная жена Зиновия Алапина, буду иметь право». Документы, касающиеся прав самого С.Алапина на получение отцовского наследства, датированы 20 ноября 1915 года. Это дает основания предполагать, что З.Алапин прожил не менее 80 лет.

В архиве С.А.Венгерова я нашел девять писем Семена Алапина, адресованных кузену: пять из Петербурга, по одному из Ковно, Москвы, Вены и Минска. Кроме того, в рукописном архиве хранятся две открытки (из Петербурга и Мюнхена), а также записка на визитке.

Начну с открытки с шахматной тематикой, присланной С.Венгерову нарочным.

«27 февраля 1908

Любезный Семен!

Не имея возможности присутствовать на твоем шахматном вечере, я все-таки, может быть, могу способствовать веселью твоих гостей жанровой картинкой на обороте… Почем знать? Кое-кто может и заинтересоваться!..

Преданный тебе С.Алапин»

Далее приведу четыре текста (два полностью и два частично), представляющихся мне наиболее интересными в их переписке, в хронологическом порядке. Отмечу, что первые два письма написаны 17-летним С.Алапиным 19-летнему С.Венгерову, третье – спустя два года, а последнее – в 1910 году (оно посвящено выступлению в рабочем шахматном клубе Мюнхена и встрече с сыном С.А.Венгерова Алексеем). В не полностью цитируемых письмах опущены строки, носящие деловой характер, по той же причине не публикуются другие послания: Семен Алапин помогал кузену в различных делах.

С.А.Венгеров

«СПб 18 июня 1874 г.

Милый Семен!

9-го июня ты уехал, а сегодня уже 18-е и я еще тебе не писал. Право, я сам удивляюсь, как это могло случиться при той смертельной скуке, которую я теперь испытываю. В субботу 15-го Заки уехали в Друзгеники (Друскеники или Друскининкай – А.К.), так что я остался один в Петербурге и скучаю непомерно. Остались одни учебные занятия, но ведь ты сам знаешь, что не весь же день (а особенно в такую жару, какая теперь господствует в Петербурге) корпеть за книжкой. Кажется, что при таких обстоятельствах я уже давно должен был наброситься на занятие писания тебе писем, а между тем лень и апатия, овладевшие мною в последние дни не дали мне никак собраться, чтобы написать тебе хоть несколько строк. Скверно, гадко на душе! Ссора с папашей продолжается, отовсюду встречаю укоры и порицания, с которыми однако не могу согласиться…»

«С.Петербург, 3 июля 1874 г.

Милый Семен!

Как видишь по заголовку, письмо это я хотел написать 3-го июля, но непредвиденное обстоятельство в виде крайней необходимости сыграть с Николаем в шахматы, заставило меня отложить его до неопределенного времени, пока наконец твое письмо от 3-го июля, которое я получил в субботу 6-го июля в 4½ часа по полудни, не вывело меня из моего молчания и не заставило меня переменить мое обращение к тебе на:

Милостливый Государь Семен Афанасьевич!

Меня крайне удивила та смелость, с которой ты решаешься обвинять меня в величайшей глупости, грубости и невежестве, короче сказать, в том, что я будто бы обиделся твоим чистосердечно высказанным мнением. Если я могу обидеться, то уже никак не этим, а твоим предположением о моей глупой обидчивости, которое показывает, как низко ты меня ставишь. Если я этим последним еще и не обиделся, то благодаря тому, что надеюсь получить от тебя немедленно формальное, письменное извинение; иначе я право рассержусь. И что это такое с тобой могло случиться? Был ведь, кажется, не глупый молодой человек, а теперь так всякий вздор в ум лезет: то я обиделся, то Женя обиделась? Уж не Минск ли или Конотоп так благодетельно на тебя повлияли? Только после получения вышепомянутого формального извинения и полного отречения от своего предположения, я начну с тобой полемику о самом предмете, который якобы мог меня обидеть.

Что касается моих планов о поступлении, то так как в казенном реальном училище нет вакансий, я поступлю в частное, после чего в будущем году буду держать выпускной экзамен из реального училища и поступлю в будущем августе в Институт Инженеров Путей сообщения. Относительно тебя я справлялся в Университете, где мне сказали, что без свидетельства или аттестата туда не может поступить даже вольный слушатель. Когда же я объяснил, что у тебя есть свидетельство с тройками и четверками об окончании гимназии (но не аттестат зрелости я прибавил), то он мне сказал, что означенное свидетельство дает тебе право на поступление студентом в Университет.

Перезалог я совершил, и у меня теперь хранятся все три твои квитанции. Пиши пожалуйста выслать ли их тебе или уже оставить у себя. Все наши тебе кланяются точно также как и Бенно.

За сим в ожидании твоего немедленного ответа с извинениями остаюсь любящий, но готовый рассердиться кузен С.Алапин.»

«Ковно, 19 июня 1876 г.

Милый Семен!

Я думаю, ты немало удивишься, прочтя на заголовке моего письма «Ковно, 19 июня». Ты вероятно считал меня уже прогуливающимся по залам Версальского собрания, или толкающимся по бульварам новейшего Вавилона, или обыгрывающим английских лордов-шахматистов на берегах Ламанша, или вояжирующим по странам колбасников, или вообще испытывающим какое-либо из разнообразных удовольствий, предоставляемых заграничным путешествием; – а между тем я безобразнейшим образом скучаю в несчастном городе Ковне, куда коварная судьба, или скорее хитрые козни крючкотворов-чиновников забросили твоего покорнейшего слугу. У папаши, видишь ли, тут есть весьма немногосложное дело, которое он рассчитывает окончить в несколько дней, но здешние чиновники настолько медлят и пакостят на каждом шагу, что задержат нас здесь еще дней на пять…»

«Е.В. Семену Афанасьевичу Венгерову

St.Petersburg

В редакцию энциклопедического словаря Брокгауза и Эфрона

Мюнхен, Goethestrasse, 17

Hotel Fendt

26/02 н.с. 1910

Любезный Семен!

Я здесь проездом в Берлин. Здешний шахматный клуб рабочих, пользуясь случаем, просил меня держать для них шахматный «Vortrag» пред многочисленным (свыше 300 человек) собранием рабочих в здешнем общественном рабочем доме. Об этом была заметка в «Vorwarts», и твой Алеша, прочитав мое имя, явился на собрание. Я с ним провел весь вечер... Чтобы передать тебе и Розе поклон от Вашего первенца пишу тебе эту карточку.

Твой Семен»

Известно, что Семену Зиновьевичу, как и многим другим выдающимся шахматистам, рамки 64 клеток казались слишком узкими, и он увлекся философией. В 1907 году в разделе шахмат газеты «St. Petersburger Zeitung», который в то время вел И.М.Зейбот, он опубликовал на немецком языке большую статью «Теория и практика», первая часть которой была посвящена чисто философским размышлениям.

В хранящемся в рукописном отделе Пушкинского дома фонде директора Публичной библиотеки член-корреспондента Академии Наук Э.Л.Радлова (1854 – 1928), который в то время был редактором философской части энциклопедии Брокгауза и Эфрона, я нашел интересное письмо С.З.Алапина. Прежде, чем вы приступите к его чтению, отмечу, что шахматы были в почете в семье Радловых. Оба сына были членами Петроградского шахматного собрания. Старший – шахматист второй категории Николай Эрнестович (1889 – 1942), лауреат Сталинской премии, профессор МГХИ им. Сурикова, был замечательным художником, оставившим, кроме всего прочего, галерею портретов шахматистов. Младший – перворазрядник Сергей Эрнестович (1892 – 1958), заслуженный артист и заслуженный деятель искусств РСФСР, во время эвакуации с созданным им театром оказался в Пятигорске. Когда туда пришли немцы, они отправили театр, возглавляемый немцем Радловым, на гастроли в Германию и Францию. После войны, в 1945 году, С.Э.Радлов вернулся в СССР, был арестован за сотрудничество с оккупантами и получил десять лет лагерей. Вышел на свободу в 1953-м без права проживания в Москве и Петербурге. Работал в театрах Даугавпилса и Риги, в которой и умер вскоре после полученной реабилитации.

Э.Л.Радлов

«Ст.-Петербург, 25-е ноября 1907 г.

С.З.Алапин,

Николаевская 61

Многоуважаемый Эрнест Львович!

От моего двоюродного брата, Семена Афанасьевича Венгерова я узнал, что Вы состоите главным редактором журнала Министерства Народного просвещения, и что Ваша специальность – философия.

Я же сам иногда пописываю о философских темах. Пишу в большею частью д л я с е б я: ибо кифамекиевические мудрствования неквалифицированного человека помещать негде. Лишь изредка я нахожу случай под видом «шахматной» статьи высказать вслух свои мысли об отвлеченных сюжетах. Конечно, такие случаи – крайне редки: ибо все-таки необходимо, чтобы было какое-либо, хотя бы внешне касательство к шахматам! Лишь в них у меня есть имя, а следовательно и прислушивающаяся аудитория.

В виде образчика такой странной, с м е ш а н н о й литературно-философской деятельности я при сем прилагаю недавно появившуюся мою статью на немецком языке, в первой, значительнейшей части которой чисто отвлеченная тема о «теории и практике» трактуется в самом о б щ е м виде безо всякого отношения к шахматам, и даже не упоминая их!... Я был бы, конечно, очень польщен, если бы мое произведение заинтересовало Вас, опытного специалиста…

Однако не всякие темы поддаются «п р и с т е г и в а н и ю» к шахматам. Так, например, у меня вполне определилась статья о философском объяснении понятия о «Святой Троице». Хотя в результате получается полное обоснование разумности, реальности и истинности этого кажущегося лишь непонятным понятия, но все-таки уже сама попытка объяснить якобы необъяснимое является «в о л ь н о д у м с т в о м», противоречащим официальному тексту катехизиса, по которому «тайна сия непостижима есть и человеческому уму недоступна»… Казалось бы, это нечто квалифицированное «недоступным уму» не следовало бы стараться и впихивать насильственно в якобы неприемлющий «ум» человечества!... Но на это, официальное возражение известно: «Смирно!... Руки по швам!... Слушать начальство!!!...»

В таких условиях очевидно, что о помещении моей якобы вольнодумной статьи в каких-либо «теологических» анналах и мечтать нечего… Если бы однако, по ознакомлении с прилагаемым «о б р а з ч и к о м» моей quasi-философской манеры мышления, Вы вынесли убеждение, что я действительно могу точно рассуждать об отвлеченных предметах и популярно излагать мои рассуждения, то как опытный специалист Вы, может быть, могли бы подать хороший совет и практическое указание о том, куда и как мне приютить мои бредни…

Если же Вам прилагаемый случайный образчик покажется белибердой автодидакта и профана, то Вы по шахматному знакомству, вероятно, захотите простить потерю времени отнятого моею настоящею рацеей и просто предадите мою дерзость забвению. Если мы когда-нибудь встретимся, то Вы либо по собственной инициативе дадите мне ответ на настоящее странное письмо, либо же будете молчать, что для меня будет достаточно…

С совершенною почтительностью и уважением С.Алапин»

Среди российских шахматистов ХIХ века при несомненном возвышении М.И.Чигорина вторым по силе игры был сначала Эммануил Шифферс, а затем Семен Алапин. Грустно, что ни первому, ни второму до сих пор не было посвящено ни одной книги. Более того, не осталось следов как от могилы Шифферса на Смоленском лютеранском кладбище в Санкт-Петербурге, так и от захоронения Алапина в Гейдельберге (в Гейдельберге ли?).

Осталось сказать слова благодарности Пушкинскому Дому, сохранившему в своих «золотых кладовых» значимые для истории шахмат свидетельства.

Примечание:

Все письма и открытки из архива рукописного отдела ИРЛИ публикуются впервые.