e3e5.com
ВСЕ СТАТЬИ АВТОРА

12.06.2006 Г.Сосонко «БОЛЬШОЙ ШЛЕМ» (Вторая часть)

Генна Сосонко и Ирина Левитина

Все, кто сталкивался с ней, говорят о человеке исключительно ярком, брызжущем энергией и талантом. Но и ранимом. Очевидной неприсобленностью к системе, бесшабашностью она напоминала Таля. Равно как и абсолютной незаземленностью, отстраненностью от всего материального, вещественного.

«Иру трудно было представить за кухонной плитой, – вспоминает Разуваев. – После ее свадьбы я при встрече всегда подтрунивал над ней: научилась ли она готовить что-либо, кроме яичницы? Потом с удивлением узнал, что она ухаживает за слепой свекровью, всё делает по дому, куда-то ездит, что-то достает…»

В лучшие годы, когда Левитина трижды кряду выигрывала чемпионаты страны, после эмиграции брата в Соединенные Штаты ее лишили стипендии, не выпускали за границу. Даже на турниры, где она имела право играть. Ира сносила всё стоически, и создавалось впечатление, что это не ее касается, а кого-то другого.

Она никогда не занималась никаким видом спорта, но обожала смотреть спортивные состязания. Любые. И помнила имена футболистов, хоккеистов, баскетболистов, результаты матчей, турнирные таблицы. Однажды она поразила игрока ленинградского «Зенита», назвав полный состав ереванского «Арарата», включая дублеров, а все штаты Америки могла перечислить без запинки задолго до того, как поселилась там сама.

Она рано начала курить и до сих пор не расстается с сигаретой; гулять не любила, и прогулки, даже во время турнира, ей заменяла открытая форточка. Тогда она торжественно объявляла секунданту: «Гуляем!», после чего распахивалась настежь форточка, а то и окно, чтобы после четверти часа и новой команды: «Прогулка закончена!» снова быть захлопнутой.

Марк Цейтлин вспоминает, как однажды секундировал Левитиной на каком-то ответственном соревновании: «Мы никогда не готовились к партиям. Ира предпочитала раскладывать какие-то сложные пасьянсы и почти все время проводила за модной тогда игрой под названием «ямб», в которую играла сама с собой, записывая результаты в специальную тетрадочку».

У нее очень конкретный, аналитический ум, поэтому книжным описаниям природы, красотам стиля или мысли она предпочитала, да и сейчас предпочитает, конкретные действия, фабулу, преимущественно такую, где от самого читателя требуется решение загадки или проблемы, предложенной автором. Независимость от общепринятых понятий и суждений она сохранила до сих пор, хотя сейчас живет в другом, совсем другом мире.

 

NewYork. Manhattan. 157 West 57 Street. Это последний адрес Хосе Рауля Капабланки. 7 марта 1942 года он ушел отсюда играть в бридж в Манхэттенский шахматный клуб и уже больше не вернулся домой. Если пройти от этого дома пару сотен метров – клуб бриджистов, где работает Ирина Левитина.

В поисковой программе, выстукав IrinaLevitina, можно найти полтораста упоминаний этого имени на шахматных страницах, все без исключения относящиеся к прошлому веку. Зато ссылок на то же имя в публикациях о бридже окажется во много раз больше: победительница олимпиад в составе американской команды на Родосе (1996) и в Маастрихте (2000), выигрыш чемпионата мира в Монреале (2002), победы во многих других турнирах.

Сравнивая две эти игры, Доннер пишет, что бридж порой оказывается настолько привлекательным, что шахматист может ненадолго оставить ради него собственную игру, но потом все равно вернется к шахматам. С Ириной Левитиной этого не произошло. Новая любовь, поначалу мирно уживавшаяся со старой, в конце концов одержала безоговорочную победу.

Где пролегла граница, обозначившая в ее жизни конец шахматной игре? Почему так всё повернулось? Как всё началось?

 

– Как началось? В бридж привел меня Семен Абрамович Фурман в начале 70-х годов. После пары часов занятий шахматами и обеда Фурман предлагал обычно: «Ну что, позвоним Марку Аркадьевичу?» Это являлось эвфемизмом, потому что Марк Аркадьевич уже ждал нашего звонка, приезжал со своим напарником, и мы тут же доставали колоду карт.

В то время настоящих бриджистов в Ленинграде было человек двадцать. Мы все друг друга знали и играли между собой, только потом начали ездить на турниры в Прибалтику, где бридж имел полуофициальный статус. Там принимали, размещали в гостиницах, снимали зал для игры. В Эстонии большим любителем бриджа был замминистра, в Латвии – проректор университета, в Литве тоже кто-то…

В Ленинграде и Москве играли на квартирах. Позже, когда у меня уже были две большие комнаты, в них набивалось порой до тридцати человек; правда, столы стояли вплотную, и пространства свободного не было вообще. Дом у нас был очень открытый, но правилом было: до 11 утра – бесполезно звонить, все равно никто не откроет; после третьего прихода – ты уже больше не гость в доме: помой посуду, предложи хозяйке кофе, можешь взять в холодильнике всё, что хочешь, но и принести что-нибудь в дом иногда не забывай.

Был ли это уход от действительности? Может быть, не знаю. Мы были просто фанатиками бриджа, одни поездки в Прибалтику на автобусах чего стоят. А поездом, когда и на третьей полке общего вагона? Однажды целая группа решила поехать на турнир в какой-то маленький эстонский город. Наняли автобус, но, как это часто бывало в Советском Союзе, что-то сломалось, и автобус не пришел. Добирались до Пскова часов девять на почтово-товарном поезде, приехали поздно вечером, как-то удалось договориться в ресторане, чтобы покормили. Официанты нас обслуживали на кухне, ели мы стоя…

Подобных историй было много, но нас ничто не могло остановить. В Ленинграде, случалось, и в милицию забирали. Однажды в конце 70-х милиция приехала сразу на нескольких машинах, выводили всех по одному под ручки, меня там по случайности не было, а так тоже могла бы оказаться. Всё это происходило на глазах соседей, и их комментарии еще долго служили у нас предметом шуток. Продержали всех в отделении несколько часов, потом отпустили. Кое-кто после этого бросил игру, но большинство осталось.

Среди бриджистов было немало врачей, кандидатов наук, доцентов и профессоров, потом пошли аспиранты, студенты. В одной паре постоянно играли два профессора, причем довольно слабо.

– Ну что, профессура, опять в лужу сели? – говорилось им после очередной грубой ошибки, и профессора, поправляя очки, только смущенно моргали.

Примерно в то же время к бриджу приобщились и другие шахматисты. Помню, как в 1975 году во время командного чемпионата страны в Риге перед выходным днем Корчной, Фурман, Марк Цейтлин и я решили немного поиграть в бридж.

– Ну что, последний роббер? – предложил кто-то через пару часов. На том и порешили. Из-за стола мы встали ровно через сутки…

Литературы по бриджу не было никакой. Если удавалось достать какую-нибудь книжку, ее зачитывали до дыр. Во время матча с Козловской я прочла книгу, мою вторую в жизни книгу о бридже, и сразу стала играть на несколько порядков выше.

Когда приезжала на шахматные соревнования в город, где были бриджисты, все приглашали в гости, да и у меня дома в Питере сколько их останавливалось. Участь многих из них трагична. Некоторые умерли, когда я еще в Союзе жила, помню, на похороны ездила и в Москву, и в Таллин, и в Киев. Один из таких рано умерших мальчиков был моим постоянным партнером на протяжении нескольких лет. Покончил жизнь самоубийством в середине 90-х. Другие спились.

Особые отношения у меня были с грузинскими бриджистами, сколько раз в Тбилиси была – и не сосчитать! Принимали всегда по-царски – знаменитые грузинские застолья, болели за меня во время шахматных турниров, это в Грузии-то… Бриджистам там тоже доставалось; один из них, Нико, был диабетиком, однажды забрали его в милицию и шприц с инсулином, который у него всегда при себе был, отобрали. Всякое бывало. А тут вот увидела, что на прошлой олимпиаде по бриджу играет команда Грузии, порадовалась за них…

Моя основная работа – клубные турниры. Что это значит? Предположим, вы играете в паре с шахматистом 3–4-го разряда и делаете ходы по очереди – это и есть клубный бридж. Каждый понедельник у меня один партнер, вторник – другой, и так далее. Сессия длится обычно с часа до четырех, изредка играю и вечернюю – от шести до девяти. Пятница – самый тяжелый день: работаю в две смены директором. Директор – это человек, который проводит турнир. Нужно всех рассадить, следить, чтобы всё было по правилам, принимать решения в спорных ситуациях, ввести результаты в компьютер. Денежных призов нет, разыгрываются какие-то очки, для чего они разыгрываются – непонятно, но мои партнеры, вернее партнерши, относятся к ним трепетно; честолюбивы они невероятно, хотя средний возраст спортсменок – лет восемьдесят. Нет, если и преувеличиваю, то не сильно. Ведут они часто себя как дети, а я, соответственно, исполняю роль воспитательницы в детском саду. Попадаются разные, у каждой свой характер, но со мной они ведут себя прилично. Если все-таки кому-нибудь попадет вожжа под хвост, то отношусь к этому с юмором, оберну всё в шутку, и опять всё спокойно. Да-а, если бы лет тридцать назад мне кто-нибудь сказал, что моими качествами будут терпение и сдержанность, посоветовала бы срочно обратиться к врачу – вот как в жизни всё меняется, удивительно даже.

Положительный момент, кроме денежного вознаграждения, – я делаю то, что хочу и когда хочу, и никаких начальников надо мной нет. Владелица клуба – американка, моя самая близкая приятельница, в некоторых отношениях приближается к русскому «подруга». Живу я в Нью-Джерси, а работаю в клубе в Нью-Йорке. Если пробок нет, доезжаю туда минут за тридцать. С этим городом у меня отношения сложные: Манхэттен долгое время ассоциировался с бесконечными пробками и наглыми водителями, но вот как-то пожила там с недельку в гостинице во время турнира и начала воспринимать Нью-Йорк по-другому, хотя это еще и не любовь.

В настоящий бридж играю на крупных турнирах. Первые два дня приходится особенно тяжело: надо перестраиваться – медленней играть и думать. Фактически это та же самая, но и совсем другая игра под тем же названием – «бридж».

В бридже другой вид профессионализма, чем в шахматах. Призов на турнирах нет никаких, зато есть клиенты, в Европе их называют спонсорами. Это состоятельные люди, которые играют не так хорошо, но у которых много денег. Нью-Йорк – единственный город, где клиентов больше, чем профессионалов, нам тут хорошо. Клиенты нанимают себе в партнеры профессиональных игроков, платят, как удастся договориться, хотя для профессионалов и существует определенная такса. Занятие это, может быть, и менее почетное, чем выигрыш призов в шахматных турнирах, зато заработок более надежный.

Как это конкретно происходит? Предположим, кто-то хочет выступить в чемпионате Америки или даже мира. Он или она набирает пять профессионалов, которые образуют команду; профессионалы, естественно, играют не бесплатно. Очевидно, что сила команды резко меняется от сессии к сессии в зависимости от того, кто играет в данный момент. Каждый должен сыграть как минимум половину сдач, это правило было введено как раз из-за клиентов.

Кому-то достается самая тяжелая работа – играть в паре с клиентом. В нашей команде это делаю я и, как выяснилось, без особого отвращения, а часто даже получая удовольствие от игры. К тому же я играю со спонсором нашей команды и в парных турнирах. В паре важно взаимопонимание, и мы должны тренироваться. Проблем с этим не возникает: хотя моя пара живет в Калифорнии, мы постоянно общаемся с ней по интернету. Друзьями при этом быть совсем необязательно. Некоторые пары действительно близкие друзья, другие – иногда общаются, у третьих – чисто профессиональные отношения.

Каждый год проходят три национальных первенства – весеннее, летнее и осеннее. Мировые чемпионаты тоже проходят осенью, а отбор к ним в конце мая. В прошлом году не отобрались – проиграли в финале. Правда, особого значения это не имело, так как все равно не поехали бы. Чемпионат должен был проходить в Турции, американцы же не горят желанием посетить мусульманскую страну. По условиям отбора необходимо, чтобы четверо были готовы ехать, а нас, смелых или глупых – как посмотреть, оказалось только трое.

А вот недавно играла во Флориде. Было два парных турнира и два командных. Результат отдельно взятого турнира может оказаться случайным, но слабая пара выиграть не может, зато любая хорошая пара может сыграть плохо. Чем дольше длится соревнование, тем более закономерен результат. Мы выиграли женский командный турнир, что очень даже замечательно.

Турнир каждый выбирает сам – какого уровня и сколько дней играть. Осенью проходят четыре турнира национального уровня, короткие, по два-три дня, с ежедневным отсевом примерно половины участников. Не вышел, а есть желание еще играть – можно на следующий день принять участие в однодневном турнире. В нем играют больше тысячи человек, в основном любители. Обстановка очень напоминает шахматный опен, только люди здесь более нормальные.

Игра с половины второго до половины шестого, потом с полвосьмого до полдвенадцатого, после чего еще часа два общения в барах и холлах гостиницы. Устаем, конечно, но совсем не так, как шахматисты.

Некоторые приезжают семьями, имеется даже детский сад, родители сдают туда детей и идут играть в бридж. Организуется много экскурсий, особенно если место интересное, но это не для нас – профессионалов. Я, например, отыграла все одиннадцать дней, хотя обычно выпадает денек-другой свободный; тогда тоже езжу на экскурсии, а уж если город совсем скучный, можно сходить в зоопарк или аквариум. Бывали очень интересные поездки, но на этот раз из гостиницы выйти не удалось, разве что пообедать. И хотя играли мы в Орландо во Флориде, правильнее будет сказать – в некоторой гостинице, в некотором городе, куда лететь часа два с половиной, да еще минут сорок от аэропорта добираться.

А вот на курорте я больше двух дней выдержать не могу, скучно. Всегда завидовала брату: он ездит отдыхать только в те места, где есть казино, там и проводит все вечера. Вспомнились вдруг шахматные олимпиады, давно это всё было…

Что за люди бриджисты? В Америке бридж – игра людей среднего и выше среднего класса, много адвокатов, врачей (в основном почему-то дантисты), менеджеров, просто богатых людей. Большое количество трейдеров, сделавших деньги лет двадцать-тридцать назад, когда эта профессия только начиналась. Два бриджиста, в то время совсем молодые ребята, разработали статистическую систему торговли, потом стали нанимать других бриджистов для работы на себя, те в свою очередь через два-три года нанимали следующую группу бриджистов и так далее. Лафа постепенно кончилась, появились конкуренты, стало всё труднее и труднее делать большие деньги, профессия начала изживать себя. Эти люди в основном не слишком интересные, но есть и исключения.

Интереснее ли шахматы бриджа? Я, может, и признала бы, что шахматы интереснее, но там все время приходит один и тот же расклад. Нет, если бы я снова имела выбор, я никогда не стала бы играть в шахматы, учитывая, сколько времени нужно сейчас заниматься теорией, сколько всего нужно знать и запоминать. Ведь  импровизация играет сегодня подчиненную, значительно меньшую роль, чем когда я начинала. Особенно отчетливо осознала это однажды на турнире в Сочи, а ведь компьютера в то время еще в помине не было. Партия двух гроссмейстеров: 33 хода по теории, после 40 ходов партия отложена. Получается, что они «играли» семь ходов – при этом по меньшей мере по разу ошиблись, чтобы потом приступить к анализу отложенной позиции. Разве же это игра?!

Вот вы о Чепукайтисе написали. Чип был не только потрясающий блицор, он был игроком, игроком в первую очередь; не важно во что, где, как, почем, главное – играть. Шахматы постепенно утратили это качество. А ведь настоящие игроки хотят играть, а не кропотливо изучать и анализировать дебюты дома. Они не способны или не желают делать этого, им это скучно. Может быть, я понимаю их лучше, чем вы, я ведь сама из той же породы. Вот блиц – другое дело, особенно если не в турнире, а просто так. Интересно, азартно, весело! Проиграл партию – можешь тут же взять реванш. Это настоящая игра, игра в буквальном смысле слова, причем играешь против определенного соперника, пытаясь использовать не только его шахматные слабости. Поэтому идея рэндом-чесс мне очень нравится; шахматам, во всяком случае, будет возвращен их первоначальный игровой смысл, и не будет этой чудовищной дебютной подготовки. Но даже если и начнут играть в такие шахматы, плохо себя представляю когда-либо за шахматной доской…

Шахматы вообще не свойственны женской природе, как и непрерывная борьба, характерная для этого вида спорта. Для шахмат необходимы многие силовые качества, которые у прекрасного пола встречаются гораздо реже, чем у мужчин, – желание играть, постоянно доказывая что-то, напор, азарт. Возможно, поэтому женщины в целом играют слабее мужчин. Шахматы – очень жестокая вещь, и трагизм шахмат – в цене ошибки. Можно несколько часов прекрасно играть, возводить здание, но одна ошибка всё сводит на нет, и здание рушится. Эти моменты создают дополнительное нервное напряжение. У большинства женщин просто не остается сил на такие психологические подвиги. К тому же у них больше боязнь поражения. Те же, кто равнодушен к проигрышам, никогда не станут спортсменками высокого класса. И еще: в шахматы играют молча, разговоры во время игры запрещены, и несколько часов кряду надо находиться в таком состоянии. Знаю, знаю, что правило это сплошь и рядом нарушается, но все же. А в бридже вся игра построена на разговорах, общении, и чувство партнера здесь не менее важно, чем остальные качества, и у женщин это чувство развито, может быть, даже больше, чем у мужчин.

Что я последние годы делала в Союзе? А ничего не делала, просто жила как придется, в бридж играла. Когда в 1979 году меня не пустили на межзональный турнир в Бразилию, помню, совершенно не огорчилась: нет, так нет, еще больше времени для бриджа будет. Конечно, вокруг меня все уезжали, а сама я раньше не уехала потому, что вообще тяжела на подъем, да и жизнь текла как-то сама по себе и текла…

Последние два года перед отъездом отказывалась от всех соревнований, потихоньку завершая шахматную карьеру. Много лет назад я участвовала в турнире, где играла Валентина Борисенко. Прекрасно помню, как готовила подруг к партиям против нее; образ этой пожилой женщины, позиции которой на пятом часу игры превращались в руины, часто возникал у меня перед глазами, я и сейчас ее отчетливо вижу.

Тогда я дала себе зарок, что играю до тридцати пяти лет и всё, на этом кончаю, чего бы это мне ни стоило. И эта мысль меня неотступно преследовала. Когда играла с Юдит Полгар на олимпиаде, ей было тогда тринадцать лет, мне – почти в три раза больше. Единственная наша партия, она вничью закончилась. Помню, сижу и думаю: я старше этой девочки почти в три раза. В три раза!

Когда приехала в Америку, мне было тридцать шесть, и я понятия не имела, что буду делать, но точно знала, что в шахматы играть не буду. Не получилось. Один турнир подвернулся, другой, так и пошло. Я трижды побеждала в чемпионатах страны, но играла там в основном из-за денег. Мою последнюю партию сыграла на турнире претенденток в Шанхае в 92-м году; хотя после этого играла еще в одном первенстве Америки, но это уже нельзя назвать игрой: предлагала всем ничьи сразу по выходе из дебюта.

Если судить по позициям после 30-го хода, тот турнир претенденток был по качеству игры моим лучшим в жизни, но потом происходило замыкание в сети и на доску мог выплеснуться любой ход. Совершенно произвольный. Случайный. И в партии могло произойти и происходило всё что угодно. И я поняла, что надо кончать. Потому что эти случайные ходы – не случайны. Что-то дает сбой. Последние турниры были для меня настоящей пыткой, и постепенно я стала ненавидеть шахматы. Сейчас очевидно, что я ненавидела не саму игру, а себя в ней, но тогда было не до таких тонкостей.

Была в Китае еще дважды, оба раза на бриджевых турнирах. Хотя турниры те, честно говоря, были больше похожи на показательные выступления. Самого Дэн Сяопина, большого любителя бриджа, не было, зато играли другие высшие чины китайской администрации. Для китайского бриджа характерен феномен, свойственный и шахматам: местные бриджистки достигли в игре значительно больших высот, чем мужчины. Объяснение может быть только одно: общий уровень в женском бридже ниже, чем в мужском, потому и достигаем легче. Точно так же, как в шахматах.

Борьба за выживание в Америке длилась четыре года, но в конце концов врожденные оптимизм и упрямство сыграли свою роль, хотя основным, думаю, было другое: доказать что-то себе и, возможно, другим. Два раза готова была сдаться, стать такой, как все, пойти работать программистом, тем более что дело это несложное; через год-другой иметь дом, хорошую машину и всё, что к этому прилагается. Оглядываясь на то время, честно скажу: горжусь, что сумела выдержать.

Восемь лет назад Дина Тулман и я открыли шахматную школу. Дина – мастер из Молдавии, училась в ленинградском Политехническом институте. Начинали с нуля, постепенно разрослись, теперь много учеников, да и учителей. Всеми организационными вопросами занимается Дина, она очень энергичная, я этого просто не умею. В школе предпочитаю работать с детьми, чей рейтинг примерно 1000–1200, иногда и с более сильными, но это я меньше люблю, потому что родители порой вмешиваются, среди них попадаются очень уж честолюбивые.

На уроках чувствую себя уверенно. Мордашки умные, видно, как глаза загораются, когда идея приходит в голову. Шахматистом никто из них, слава богу, не станет, а для общего развития полезно. Несколько раз в году приезжают заморские гроссмейстеры, чтобы с более сильными поработать: Саша Чернин, мой любимчик Артур Юсупов, общаюсь с ними с удовольствием. 

Школа в Нью-Джерси в десяти минутах езды от дома. Работаю там раза три-четыре в неделю, график у меня свободный, в любой момент могу пропустить урок или перенести, но этим не злоупотребляю. Могу взять и неделю-другую отпуска и поехать на турнир. Бриджевый, разумеется. А вот на днях, например, вместо школы отправилась на USOpen по теннису. Атмосфера там отличная, особенно в первую неделю, когда матчи играются на всех кортах.

Несколько лет назад я отдала все свои книги и последний комплект шахмат в нашу школу. Две тетрадки с партиями, правда, оставила, не выбросила, хватило ума. Со временем чувства притупились, со словом «ненависть» по отношению к шахматам я погорячилась; со мной это еще случается, хотя, к счастью, всё реже и реже. Но до чтения шахматных журналов мне еще далеко, если что и получаю, отправляю нераспечатанным прямиком в мусорную корзину.

Конечно, с тем, что с возрастом энергия уходит, спорить трудно, смешно отрицать, и что мозг стареет, иначе мы бы до сих пор играли в шахматы на прежнем уровне. Однако это вовсе не означает, что человек не может думать; скорее – не хочет, ленится, ему нужно просто проявлять больше усилий, чтобы заставить себя вообще что-либо сделать. Большинство шахматистов становятся интеллектуальными и эмоциональными стариками в относительно молодом возрасте, когда успехи и уважение остались в прошлом. Но трудно вырваться из этого болота, возможности уж больно ограничены.

В бридже возраст тоже имеет значение, но не такое, как в шахматах. В бридже нет и быть не может такого понятия как вундеркинд. Очень молодым вообще не рекомендуется играть в бридж, и раньше восемнадцати никому не удается достигнуть более-менее приличного уровня. Неслучайно ведь юниорский возраст в бридже считается до двадцати пяти лет, а раньше так вообще тридцать был. Да и сдавать бриджист обычно начинает в более пожилом возрасте и не так резко, как в шахматах. По моей оценке, у женщин – лет в шестьдесят, у мужчин – в шестьдесят пять. Поэтому в бридж, я имею в виду спортивный бридж, можно играть много дольше, чем в шахматы. В мужской команде Франции, например, выигравшей олимпиаду в 1996 году, четверым участникам было под пятьдесят, а одному – шестьдесят восемь!

Вот вы сказали о профессиональных шахматах: «всю жизнь деревяшки передвигать». Если заменить слово «шахматы» на «карты», то это и будет как раз то, что я сейчас делаю и собираюсь делать еще лет десять-пятнадцать.

Человек должен приспосабливаться к среде своего существования, но ему никто не может запретить думать. Мы все там были нищие, деньги не играли никакой роли, имели их только жулики, людей же мы оценивали по человеческим качествам и интеллекту. Телевизор практически не смотрели, разве что только спорт, оставалось общение, разговоры. И разговоры не о том, куда лучше поехать в отпуск – на Бермуды или на Багамские острова. Чтение и обсуждение книг, в более узком кругу – и политики. Хотя я лично, что и говорить, была больше игроком, чем читателем.

Были там, конечно, ущербные… большинство были ущербными, но я общалась не только с ними. С пятнадцати лет я играла во взрослых соревнованиях, и то, что я слышала, было совсем не похоже на то, чему меня учили в школе. Среди шахматистов было немало высокоинтеллектуальных, интеллигентных людей, которые в любой нормальной стране занимались бы чем-нибудь другим. Особенно заметно это стало в Америке; играла, помню, в каком-то шахматном клубе, оглянулась вокруг – одни иммигранты да чокнутые…

Отлично, что вы защищаете шахматистов, когда говорите, что среди них встречается не меньше интересных людей, чем среди прочей публики, но, может быть, в этом нет необходимости? Я прекрасно понимаю, чем обязана шахматам и людям, которых там встретила. Были среди них пьяницы, босяки, стукачи, были и просто подонки, но были и люди, общение с которыми определило, кто я есть сейчас, как живу, о чем думаю, кто мои друзья. Я не идеализирую жизнь, и у меня нет ностальгии, но было там и что-то хорошее, чего здесь нет. Возможно, у меня нет категорического отрицания всего, что было там, оттого, что уехала я в более зрелом возрасте, а главное – при других обстоятельствах, чем мой брат. Когда Илья уезжал, была боль, расставание навсегда, а во время моей отвальной разговоры типа: «Вот когда ты в гости приедешь…»

 

Компьютер не покупала несколько лет, предполагая, к чему это может привести, но потом все-таки решилась. Провожу перед ним довольно много времени, давая уроки бриджа и играя во всевозможные игры. Среди них попадаются очень интересные, но шахматы, воспитывая логику и приучая мысль к дисциплине, стоят на особом месте. Есть еще одна игра, к которой я, зная себя, не прикасаюсь. Прочла о ней как-то книжку, но тут же захлопнула и сказала себе: «Это всё, в эту игру ты играть не будешь!» Речь идет о бекгемоне.

Курю немного, может быть, пачку в день, но, когда сажусь за компьютер, сразу автоматическая реакция – сигарету. К еде совершенно равнодушна, но имею одну слабость: шоколад. Если дорываюсь, могу целую коробку съесть…

Первые годы в Америке следила за европейским футболом, но потом это сошло на нет. Я поняла, что если не с кем поделиться впечатлениями, то и удовольствие уже не то. Хоккей остался. Его можно обсудить, ведь спорт этот и американский тоже. Нет, любимой команды нет, нравится просто красивая игра. То же и с игроками. Хочу вот посмотреть на Овечкина, приехавшего из Москвы, говорят – большой талант, и еще на одного молодого совсем канадца, нет, фамилия вам ничего не скажет.

Телевизор не очень люблю, а вот книги читаю. Идет это у меня периодами: бывает – запоем читаю, книг пять подряд, бывает – ничего не читаю совсем. Какого жанра? Детективы, почти всегда детективы. По-английски и по-русски. По-английски – Стенли Гарднера и Дика Фрэнсиса. Нет, с языком проблем нет, в последнее время даже думаю по-английски, по-русски иногда только. По-русски прочла всего Акунина, что-то понравилось, что-то меньше, что-то совсем нет; пыталась читать Маринину. Интересно, что в детективном жанре очень много женщин-писательниц. Но вот Элизабет Джордж хуже писать стала в последнее время.

Вашу книгу прочитала с огромным интересом. Замечательно, что вы находите хорошие черты даже у очень несимпатичных людей. С грустью узнала о смерти Гипслиса – вечного капитана женской команды. Самая запоминающаяся поездка и, наверное, самая интересная вообще в моей жизни была в 74-м году – на олимпиаду в Колумбию. Это последняя женская олимпиада была, остальные проводились вместе с мужчинами. Летели туда впятером: Нона Гаприндашвили, Нана Александрия и я, тренерами Константинопольский и Гипслис. Провели мы три недели в Медельине, потом неделю в Боготе с ежедневными экскурсиями, да две остановки в Нью-Йорке по дороге туда и обратно. Мне тогда только-только двадцать исполнилось…

Всё так привычно и стабильно было в шахматном мире: стройная система, чемпионы мира – действительно сильнейшие шахматисты своего времени, всё как должное воспринималось, и в мыслях не было, что по-другому может быть. И вот как всё перевернулось! Нам дико, а молодым уже и не понять, как это можно играть без компьютера, для них мы – динозавры, игравшие в игру под названием «шахматы», но имеющую мало общего с игрой, в которую они сейчас играют. А ведь много лет назад мы были такими же. Я, по крайней мере, с высокомерием молодости смотрела на так называемых стариков, а те, наверное, испытывали чувства, похожие на мои теперешние.

Каждый год в Европу езжу, у меня в Берлине мама живет, сестра, племянник. Европу я вообще люблю, чувствую себя там в толпе на улице прекрасно; правда, в Берлине хуже, чем, например, в Париже.

С Россией меня ничего не связывает. В последний раз была там в 1996 году и не вижу себя в этой стране в ближайшее время. Да и зачем? Все или умерли, или уехали; кто в Америку, кто в Германию, кто в Израиль.

Бридж в России сейчас абсолютно легален, доступен всем, но ездить на турниры дорого. Хотя появилось много новых русских, молодых ребят с хорошей головой и с мешком денег. С некоторыми я встречалась на чемпионатах мира и на олимпиадах. Попадаются среди них всякие, есть и симпатичные, есть и противные, как и везде, впрочем.

В Турции в 2004 году олимпиаду по бриджу выиграли женщины России. Это первый, неожиданный и огромный успех. Была в команде, кстати говоря, бриджистка по фамилии Касатонова, это дочка питерского шахматиста, международного мастера Бориса Тимофеевича Владимирова.

 Честно признаюсь, сильно за них болела, когда они играли в финале с моими американками. Посмотрим, не начнется ли там всё в бридже, как в женском теннисе. Маловероятно, но кто знает…

В ноябре 2005 года в португальском Эшториле, где шестьдесят лет назад провел свои последние дни Александр Алехин, состоялось очередное первенство мира по бриджу. В составе американской команды была и Ирина Левитина.



   Главная  О компании  Статьи по разделам  Лучшие партии месяца  Творческие обзоры  Портрет шахматиста  Интервью  Закрытый мир  Архив Новостей  Гостевая книга  Ссылки