Думается, что роль и место Ревекки Самойловны Эстеркиной в истории питерских (ленинградских) шахмат отражено в литературе явно недостаточно. Из известных мне источников могу вспомнить книгу Я.Длуголенского и В.Зака «Люди и шахматы» (1988 г.), где ей уделено одно подстрочное примечание (с. 219). Ненамного подробнее о ней рассказано и в изданной в 2003 году книге С.Иванова, А.Кентлера, В.Файбисовича и Б.Хропова «Шахматная летопись Петербурга (чемпионаты города)». Характеризуя победительниц первенства Ленинграда (которыми стали сразу Е.Ломоватская, Р.Эстеркина и О.Семенова-Тян-Шанская), авторы в частности написали: «Ревекка Самойловна Эстеркина (15.07.1916, Орша – 29.03.1995, Петербург), кандидат в мастера по шахматам и мастер спорта по шашкам, долгое время работала детским тренером (сначала во Дворце пионеров, потом в Василеостровском Доме пионеров), многократно становилась призером ленинградских чемпионатов, трижды играла в чемпионатах СССР» (с. 114).

Винить авторов этой книги, охватывающей более чем столетний отрезок истории, конечно же, не стоит – иначе вместо книги пришлось бы выпускать многотомник. Впрочем, такая многотомная летопись шахматных и человеческих судеб могла бы стать бесценным изданием. Немного отвлекшись от основной темы, хотел бы заметить, что написанная с учетом последних находок монография, посвященная Г.Я.Левенфишу,  а также биографии А.Я.Моделя, А.М.Батуева, Ф.И.Склярова и многих других, нашли бы достойное место на полках всех интересующихся шахматной историей города. Причем спортивные результаты здесь не единственный и далеко не всегда главный критерий при оценке исторической роли того или иного персонажа.

Как свидетельствует книга, из которой взята вышеприведенная цитата, 15 июля  у Ревекки Самойловны - 90-летний юбилей. Уверен, в Питере и за его пределами еще и сегодня найдется немало тех, кто мог бы рассказать о ней много интересного. Скромная особа автора этих строк вряд ли заслуживает права быть в первых рядах, поскольку мое регулярное общение с этой на редкость доброжелательной женщиной продолжалось не более двух лет плюс припоминаются еще несколько более поздних встреч на крупных шахматных соревнованиях (в качестве зрителей). Однако делиться воспоминаниями никто не торопится, а время неумолимо уходит. Надеюсь, что хоть эта публикация подаст пример другим.

Многолетняя шахматно-шашечно-педагогическая деятельность Ревекки Самойловны отнюдь не ограничилась двумя упомянутыми заведениями. Во всяком случае, мне довелось с ней познакомиться весной 1971 года в шахматном кружке Дома пионеров и школьников (ДПШ) Выборгского района, что неподалеку от железнодорожной станции Ланская, и где я, тогдашний семиклассник, впервые начал приобщаться к шахматному искусству на регулярной основе.

Тем, кто занимался в рядовых шахматных кружках районных ДПШ, наверное, не надо подробно описывать царившую в них демократическую атмосферу. В них ведь не ставилась цель воспитания будущих чемпионов. Это уже про «элитарный» кружок Дворца пионеров среди нас изредка ходили неясные слухи, будто бы там заставляют играть только 1.е4 белыми и 1. ... е5 черными, требуют вести какие-то «теоретические тетради» и т.п. У нас же ничего подобного не было. Мы приходили, играли легкие и турнирные партии (причем не помню, чтобы хоть один турнир был доведен до конца), некоторые партии анализировались с Ревеккой Самойловной, причем  вокруг доски, помимо участников партии, сразу собиралась группа желающих посмотреть и вставить свои «три копейки».  Кроме своих партий можно было также показывать любые другие (в том числе увиденные в книге, журнале, газете), которые тебе чем-либо понравились.

Естественно, эта атмосфера царила и в детско-юношеском шахматном клубе ДК имени Кирова на Васильевском острове, который тоже вела Ревекка Самойловна.  Летом наш кружок в ДПШ  не работал, и многие стали ездить к ней на Васильевский остров. Некоторым там настолько понравилось, что они продолжали посещать шахматный клуб ДК им. Кирова и после начала нового учебного года (из Выборгского ДПШ она уволилась). Я оказался наиболее стойким «выборжцем»  и посещал ДК им. Кирова  еще больше года - до осени 1972 г., когда Эстеркина ушла и оттуда. На ее место пришел известный тренер Виктор Шерман. С Виктором Львовичем тоже было интересно (значительно позже мне на глаза попался уважительный отзыв о нем Владимира Епишина в «Шахматах в СССР»), но атмосфера при Шермане стала более деловой, и довольно скоро я вновь оказался в родном ДПШ, который, к тому же, был гораздо ближе к дому. Пользуюсь случаем вспомнить добрым словом своего второго и последнего тренера – Виктора Константиновича Иванова, к которому я тоже с удовольствием ходил весь свой последний школьный учебный год....

При разборе партий в замечаниях Ревекки Самойловны преобладали две оценки: одобрительная «Хороший ход!» и недоуменная «Но ведь это же очень плохой ход!», сопровождавшаяся сочувствующим вопросительным взглядом – как, дескать, ты ухитрился додуматься до такого? С чувством юмора у ее учеников был полный порядок, и  однажды во время блицтурнира на всю большую игровую комнату от какого-то стола совершенно неожиданно, искусно подражая легко узнаваемым характерным интонациям, раздалось: «Хороший ход!!». Хохотал весь зал, от души рассмеялась и сама Ревекка Самойловна, которая, казалось, просто не умела обижаться. И вообще ее характер словно самой природой был предназначен для общения с детьми.

На этом сайте помещены интересные воспоминания Е.Бишард, посвященные первой советской чемпионке мира Л. Руденко. Но меня в них больше всего привлек следующий эпизод:

«Одним из детских тренеров (во Дворце пионеров – авт.) в то время была удивительно красивая Ревекка Самойловна Эстеркина. Сыграв со мной тренировочную партию и посмотрев как я лихо ставлю первым ходом одного коня на h3, а другого - на а3, она произнесла окончательный вердикт: "Ты должна заниматься шахматами!"».

В этом эпизоде - вся Р.С.Эстеркина! Читая эти строки, я снова очень живо представил себе ее, человека большой души «по жизни» и педагога по призванию – действительно, так сказать могла, наверное,  только она. Мне даже явственно послышался ее голос, произносящий эти, казалось бы, немудреные слова.

Лишь однажды мне довелось увидеть Ревекку Самойловну рассерженной, хотя и здесь ее гнев был не совсем, что ли, подлинным. Повод для него был достаточно неординарным... впрочем, читатель может попытаться сделать выводы самостоятельно. А дело обстояло так.

Изредка в ДК им. Кирова устраивались торжественные мероприятия, к которым в качестве зрителей привлекались и мы. Была ранняя осень 1971 года. На сцене большого актового зала концертные номера сменялись выступлениями известных людей, в числе которых был и Виктор Корчной. Правда, на сцену он вышел ближе к концу мероприятия, а до того спокойно сидел в амфитеатре с левой стороны как раз над тем рядом партера, в котором расположились мы, посетители шахматного клуба. Вдруг кто-то из наших шахматистов, сидевших справа, протянул мне записку с просьбой передать ее гроссмейстеру. Несколько ошарашенный, я не мог отказать коллеге и уже собрался приступить к исполнению, но по левую сторону (т.е. как раз на пути к Виктору Львовичу) сидела Ревекка Самойловна и бдительно следила за нашим поведением. «Что такое??» - «Да вот, записку просят передать Корчному...» - «Какую еще записку!?». Она развернула, а там было написано примерно следующее: «Уважаемый Виктор Львович! Как, по Вашему мнению, лучше всего продолжать белым после 1.e4 e5 2.Кf3 d5?». Вот тут-то мы и узнали все, что наш тренер о нас думает. Наверное, узнали бы и еще больше, если бы не торжественная обстановка и необходимость соблюдать тишину... Записка, естественно, к адресату не попала.

Пару месяцев спустя, осенью того же 1971 года (я тогда учился в восьмом классе и уже интересовался спортивной прессой), купив однажды «Спортивную неделю Ленинграда», я был приятно удивлен, увидев имя Р.С.Эстеркиной в десятке лучших (детских? – не помню) тренеров года. С моей подачи эта новость была озвучена на состоявшемся в те же дни торжественном собрании отдела ДК по работе со школьниками. Собрание проходило в достаточно камерной обстановке, где многим из нас вручались какие-то мелкие, но все равно приятные награды. Мне «за активное участие в работе юношеского шахматного клуба» досталась книжка А.Мацукевича «Сицилианская защита», посвященная варианту Найдорфа. Вторая страница обложки подписана мелким аккуратным почерком Ревекки Самойловны. Не менее памятными оказались и автографы, оставленные там же двумя легендами спортивного Ленинграда – ставшими в том году чемпионами СССР Ириной Левитиной (по шахматам) и Виктором Литвиновичем (по шашкам). Чемпионы сидели на сцене и с улыбками подписывали книги.

Примерно в то же время Эстеркина выиграла (подозреваю, что не в первый раз) первенство Чигоринского клуба, о чем я поначалу узнал опять-таки из «Спортивной недели Ленинграда», а затем и от победительницы. Ее портрет и сегодня красуется на «чемпионском стенде» клуба.

Время от времени в нашем детско-юношеском шахматном клубе ДК им. Кирова выступали известные шахматисты, в том числе и Корчной с Таймановым, а также мастера Ферштер, Бухман и другие. Однако на неоднократные просьбы (в том числе и автора этих строк) пригласить Карпова, от Ревекки Самойловны следовал неизменный ответ: «Он слишком силен для вас!».

Однажды пришел и Литвинович. Он рассказал несколько историй из мира шашек, показал кое-что из своих партий и комбинаций, а затем дал сеанс. Поскольку шашистов среди нас явно не хватало, в бой против гроссмейстера были брошены и шахматисты (в том числе автор этих строк). Гроссмейстер, кажется, сам предложил играть по две партии, чтобы сеанс завершился не слишком быстро. Помню, со мной он дважды начал игру ходом 1.cb4, и судьба обеих партий была решена сразу же после дебюта.

Честно говоря, не знаю, насколько близко была знакома Ревекка Самойловна со своими знаменитыми коллегами-современниками, но такие взаимоотношения были бы вполне естественными для нее, участницы соревнований самого разного уровня, в том числе и трех всесоюзных первенств (это лишь по шахматам, а ведь были еще и шашки!). Завеса этой тайны лишь однажды слегка мне приоткрылась во время Ленинградского межзонального турнира 1973 года. После окончания очередного тура я стал разыскивать Давида Бронштейна (он приехал на турнир в качестве корреспондента «Известий» и его регулярно можно было видеть среди зрителей), чтобы взять автограф на книге «200 открытых партий». Гроссмейстера я нашел посреди большой группы поклонников, где он время от времени выговаривал любителям, совавшим для подписи какие-то непрезентабельные клочки бумаги. Постепенно я пробивался к нему все ближе, но когда был уже почти у цели, откуда ни возьмись, появилась Ревекка Самойловна. Со словами «Давайте, я вас отсюда уведу!» и, бросив мне на ходу, «Подожди немного!», она ловко подхватила Давида Ионовича под руку и отвела в дальний уголок фойе, где они мило и оживленно о чем-то беседовали. В конце концов, мое терпение было вознаграждено – сопровождаемый Эстеркиной, Бронштейн подошел ко мне и оставил заветный автограф, изъявив при этом особое удовольствие, что для этой цели я использовал не простой клочок бумаги, а его книгу.

Насколько я знаю, Ревекка Самойловна не была наставником будущих чемпионов (если ошибаюсь – пусть меня поправят). Но, как я уже упоминал, там, где она работала, эта задача не была главной. Из более или менее известных впоследствии шахматистов могу упомянуть будущего международного мастера Александра Аленкина. Правда, во времена Эстеркиной он был еще совсем юн, и в рост пошел лишь несколько лет спустя. Есть также подозрение, что один из двух питерских мм Сергеев Соловьевых (который постарше) тоже начинал свой путь в ДК имени Кирова при Ревекке Самойловне (если это так – привет тебе, Сергей, из солнечного Киева!). А вот спокойный и доброжелательный в жизни, а также серьезный и методичный за доской Сережа Иванов, к сожалению,  оказался лишь тезкой и однофамильцем нынешнего гроссмейстера... Подобно многим своим коллегам по тренерскому ремеслу, Ревекка Самойловна Эстеркина неустанно проводила в жизнь замечательную формулу Бронштейна: «Шахматы – это средство общения между людьми».

Последний раз видел ее в 1977 году на турнире 60-летия Октября. Я тогда уже жил в Киеве, и приехал погостить на недельку в город детства. Она, как обычно, с неподдельным интересом расспрашивала о жизненных делах, успехах в шахматах. К тому моменту я уже больше трех лет ходил в перворазрядниках, чем не преминул похвастаться. В ответ она крепко пожала мне руку. Поскольку в гроссмейстерских партиях на сцене ДК им. Первой пятилетки борьба только-только разворачивалась, Ревекка Самойловна расставила начальную позицию на своих магнитных шахматах и предложила: «Сыграем?». Черными, в варианте четырех пешек староиндийской защиты, мне удалось получить четыре пешки за фигуру и очень сильную атаку. Не желая, однако, слишком долго раздумывать над ходами, я потерял нить игры и постепенно моя позиция превратилась в безнадежную. Когда я сдался, Ревекка Самойловна сочувственно резюмировала: «Но у тебя же было выиграно!». Тем не менее, об этом проигрыше я давно уже не жалею. Ведь с высоты сегодняшнего дня, итог партии можно оценить как идеальный -  и выросшие «зубы» сумел показать, и любимого тренера не огорчил.

Последующие мои визиты в Ленинград-Петербург не были частыми. Приняв участие в сентябре 1991 года в одном из питерских турниров, я в первом же туре попал на Александра Васильевича Черепкова. Эта встреча дала мне повод по ходу турнира несколько раз приятно пообщаться с прославленным ветераном (пусть и он примет мои наилучшие пожелания), поговорить о приятеле и ровеснике Александра Васильевича киевском мастере Анатолии Баннике (и пообещать передать ему привет), но вот спросить о Ревекке Самойловне – как-то не пришло в голову. До сих пор где-то подспудно гложет сожаление о допущенной оплошности. В 2000 году я попробовал «исправиться»: сыграв пару раз в темпо-турнирах Чигоринского клуба, я обратился с этим вопросом к еще одной питерской легенде – Генриху Михайловичу Чепукайтису, с которым опять-таки познакомился после встреч за доской. «Эстеркина? - переспросил он, – нет, ничего не слышал». Догадавшись лишь по возвращении домой заглянуть в интернет, я узнал, что Ревекки Самойловны не стало уже в 1995 году...

Пусть же эти строки послужат хоть какой-то данью ее светлой памяти.