Он родился в 1935 году в Ленинграде. Война, блокада, эвакуация. В шахматы Чепукайтис начал играть в четырнадцать лет. Ходы он уже знал, но когда зимой сорок девятого голодного года уличного мальчишку привели в отделение милиции, сопротивления практиканту, студенту юридического института Борису Владимирову он оказать не смог. Будущий международный мастер давал ему тогда фору весь ферзевый фланг.

Хотя Чепукайтис и говорил, что в молодые годы во время армейской службы занимался в Баку у Владимира Макогонова, а когда вернулся в Ленинград посещал иногда занятия Фурмана и Борисенко, учителем его стала практика.

Он признавался: «Мне было скучно овладевать всеми премудростями, скоро я оставил эти занятия, классического шахматного образования так и не получил, моим единственным и великим тренером стал блиц, и рука сама научилась в считанные секунды находить правильные поля для фигур».

Блиц! Он стал его страстью, за бесчисленными партиями блиц Чепукайтис проводил дни, недели и месяцы и, хотя в турнирах успехи его были много скромнее, в быстрых шахматах ему было мало равных.

Впервые он стал чемпионом Ленинграда по блицу в 1965 году, опередив многих титулованных шахматистов. Формально Чепукайтис не был тогда даже мастером: хотя он и выполнил к тому времени мастерский норматив, квалификационная комиссия после просмотра партий решила звания пока не присваивать: сыроват, пусть еще поиграет. На следующий год Чепукайтис решил сыграть в чемпионате Москвы по блицу, но в финал первенства его не пустили. Это значило: приезд в столицу ночным поездом, выигрыш полуфинала, ночевка на вокзальной скамье и на следующий день - блистательная победа впереди многих известных мастеров и гроссмейстеров.

В те годы он неоднократно и с успехом участвует в московских чемпионатах, с особой гордостью вспоминая тот, в котором не принял участие Тигран Петросян. Вето было наложено женой Петросяна Роной: «Ты чемпион мира. Кто тебя похвалит, если ты выиграешь? А если проиграешь? Хорошо еще если победит Бронштейн, Таль или Корчной, ну а если Чепукайтис?» Итоги того чемпионата Москвы: первое место - Таль, второе - Чепукайтис, третье - Корчной.

Но главным и любимым полем сражения для него оставался Чигоринский клуб его родного города. Он играл в чемпионатах Ленинграда, потом Петербурга по блицу 47 раз. Сорок семь. Шесть раз он побеждал в них, в последний раз в 2002 году, когда ему было уже далеко за шестьдесят.

 Если случалось, он не выходил в финал, то получал персональное приглашение, потому что чемпионат по блицу без Чепукайтиса был немыслим, как футбол в городе без «Зенита». Зрители в этот день стояли на столах и подоконниках Клуба и не только потому, что в турнире принимали участие прославленные гроссмейстеры: играл Генрих Чепукайтис, который был в состоянии победить - и побеждал! этих самых гроссмейстеров - Корчного и Спасского, Таля и Тайманова. Для него самого этот день был праздником, его личным праздником, и он появлялся в клубе чисто выбритым, в белоснежной рубашке и при галстуке. На спортивных страницах старых подшивок «Вечернего Ленинграда» можно еще найти фотографии легендарного блицора и статьи об этих чемпионатах под привычной шапкой «Опять Чепукайтис!» В этот вечер в клубе можно было увидеть и его коллег - рабочих семьдесят девятого прессовочного цеха Оптико-механического завода, где он проработал всю жизнь, и неважно было, что они едва только знали ходы шахматных фигур, предпочитая «забивать козла» в обеденный перерыв; пропустить такое зрелище они не могли: их Чип шел громить гроссмейстеров!

Чип. Так его называли все и, хотя в последние годы для кого-то он стал Генрихом, а для молодых и Генрихом Михайловичем, все между собой все равно звали его Чипом.

За свою первую победу в чемпионате города Чепукайтису вручили приз - телевизор. Этот телевизор, как и все телевизоры и фотоаппараты, которые он получал в качестве призов, неизбежно оказывались на прилавке комиссионного магазина. Равно как и кинокамера, полученная за победу в том памятном московском чемпионате. «Надо обмыть такое дело с ребятами в цехе», - сказал тогда Чепукайтис.

 Чип не был профессиональным шахматистом. Всю жизнь до выхода на пенсию он проработал электросварщиком: спецовка, защитный щиток от снопа разлетающихся искр, все как полагается. Знавшие его в таком качестве утверждали, что он был сварщиком высокой квалификации. Он вставал в пять утра, если вообще ложился, чтобы поспеть вовремя к заводской проходной, и можно было только удивляться, как он только выдерживает такой ритм жизни: все вечера, а очень часто и ночи, были заполнены у него игрой.

Игра! Это было то, чем он жил. Он играл всюду: в Чигоринском клубе, в клубах различных Дворцов и Домов Культуры, летом - на Кировских островах, в парках, в Саду Отдыха. Вокруг его партий всегда толпились болельщики и почитатели; он любил играть на публике, любил, пока соперник задумывался над ходом, перекинуться с кем-нибудь словцом или не торопясь размять очередную папиросу, не обращая внимания на повисший грозно флажок. Орудие работы - деревянные шахматные часы он нередко носил с собой в сумке. В пулеметном перестуке часов последний выстрел всегда оставался за ним, случалось, что часы не выдерживали такой сумасшедшей пальбы, и кнопка вылетала из тела механизма. Бывало - от неосторожного движения часы сдвигались с места, как ворота в хоккее, фигуры и пешки падали на доску, и вместо атакующей позиции на доске оказывалась груда хаотично валяющихся деревяшек.

Хорошо вижу его в то время: невысокого роста с короткими мускулистыми руками, маленькие глазки, веселый с хитрецой взгляд, черные, всклокоченные, слегка вьющиеся, с ранней сединой волосы, ямочка на небритом подбородке. Вид почти всегда усталый, помятый. Стираная рубашка, темный, видавший виды, пиджачок. Его мало кто принимал всерьез: в самой фамилии его было что-то чепуховское, легкомысленное, несерьезное, как и шахматы, в которые играл он.

Он мог плутовать во время игры, но делал это весело и беззлобно. Один из его приемов: в мертво-ничейным эндшпиле с разноцветными слонами неожиданно «перейти» в одноцвет. «Здесь ни в коем случае нельзя спешить, - объяснял Чип свою стратегию, - «поменяв» цвет слона, надо сделать им десяток-другой бессмысленных ходов, для того чтобы соперник не заметил столь резкой перемены обстановки на доске. И только «приучив» партнера к новому положению дел, надо перейти к решительным действиям». Если ошарашенный соперник, потеряв все пешки, сдавался в недоумении и, восстанавливая ход событий, говорил: «Погоди, погоди, но ведь сначала...», - Чип, поупиравшись для вида, весело соглашался и расставлял фигуры для новой партии.

 

Формул для игры блиц было немало: классические пятиминутки, трех и даже одноминутки, немало было и самых различных фор. Чаще всего встречающаяся фора, которую давал Чепукайтис - минута на пять. Не раз я бывал свидетелем, как он играл с такой форой с кандидатами в мастера, причем нередко они требовали, чтобы минута на часах Чипа ставилась не на глазок, а шестьдесят секунд замерялись строго по секундомеру - электронных часов тогда, разумеется, не было и в помине. Когда я четверть века спустя слушал Ботвинника, учившего молодых: цейтнот - это когда на последние десять ходов остается пятнадцать минут, а не минута на пять ходов, - мне вспоминался Чепукайтис шестидесятых годов, успевавший за минуту отстрелять целую партию. Однажды в Ленинграде проходил полуфинал первенства страны, в котором играли сильные опытные мастера. Он и с ними пытался играть - минута на пять, потом перешел все-таки на две. В другой раз я присутствовал на матче Чепукайтиса с кандидатом в мастера, которому Чип давал фору ладью; в качестве компенсации соперник должен был снять у себя пешку «с» - по мнению Чепукайтиса имеющую исключительную важность, так как центр может быть подорван только при помощи этой пешки.

Его вера в себя была безгранична. Не случайно он говорил: «Вы должны быть абсолютно уверены в себе. Когда вы играете партию, вы должны отдавать себе отчет в том, кто самый находчивый за доской. Это - вы. Вы сами».

 Помимо времени на обдумывание имелись и другие немаловажные вопросы, которые следовало обговорить до начала партии: с какой стороны от играющего находятся шахматные часы: для непосвященного вопрос этот праздный и не играет никакой роли. На деле же,  при игре в блиц решающую роль могут сыграть даже доли секунды, которые тратятся на более длинный путь от руки к часам. Оговаривались и другие условия, например, будут ли партии играться по правилу: тронул-ходи или ход будет считаться сделанным только после того, как пережата кнопка часов. Нередко применялась система двойных и тройных ответов, известных на Западе под именем «контра» и «реконтра». Надо ли говорить, что игра всегда шла на ставку, причем, случалось, ставки эти бывали совершенно фантасмагорическими, равно как и вся жизнь в то время. Бывало, за один присест им проигрывались и выигрывались суммы, намного превышавшие его месячный заработок.

 Наблюдая со стороны за его игрой, я видел, что он не очень любит позиции, в которых имеется одно-единственное решение, предпочитая оставлять за собой, употребляя карточный термин, «отходы в масть»: несколько возможных продолжений. Он и играл в самые разнообразные карточные игры - преферанс, покер, буру, секу, двадцать одно. Играл в домино и шмен - не слишком трудную игру, где победителем является угадавший большую сумму цифр на зажатой в кулаке купюре. Он мог «катать» в любую игру, где, когда и с кем угодно, таких как он, так и называли - «катала».

Контроль времени в шахматной партии в те времена располагал к раздумью, и я видел иногда Чипа в каком-нибудь закутке прямо во время партии играющим в буру или «заряжающего» в шмен, пока соперник-долгодум размышлял, поставить ли на d1 королевскую ладью или, наоборот, ферзевую.

Иногда его можно было найти в ленинской комнате завода в компании шахматистов - Усова, Демина, Гриши Петросяна, всех уже тоже покойных. Тогда убирались со стола комплекты «Правды» и «Известий», дверь запиралась на ключ, доставался лист бумаги, расчерчивалась пуля для игры в преферанс, открывалась бутылка... Процесс игры происходил под внимательным взглядом Ленина, бюст которого являлся непременным атрибутом любой ленинской комнаты или красного уголка.

Эпизод того времени: лето 1965 года, Ленинград, гостиница Октябрьская, полдень. Чепукайтис и молодой грузинский мастер Роман Джинджихашвили решили сыграть парочку трехминуток, и я оставил их за этим занятием. Когда утром следующего дня я снова заглянул в гостиницу, то уже в коридоре услышал отчаянный перестук часов: соперники по-прежнему сидели за столом, разве что время от времени выходили в ванную подставить голову под непрерывно вытекающую из крана струю холодной воды. Дебютные позиции у них возникали на доске со сказочной быстротой; неудивительно: эти позиции встречались уже множество раз в предыдущих партиях и - опытные блицоры поймут, что я имею в виду - расставлялись обоими без особых раздумий, как нечто само собой разумеющееся.

 «Где-то часам к пяти утра я вел плюс одиннадцать, но потом у Чипа открылось второе дыхание, и он не только сравнял счет, но и вышел вперед, - рассказывал Джин о ходе борьбы. - Но ничего, еще не вечер - теперь у меня снова плюс четыре...» Они обрадовались моему приходу: так же как любители пасьянса могут довольствоваться собственным обществом, но испытывают двойную радость, если кто-нибудь за ними наблюдают, они, как настоящие артисты, тоже предпочитали выступать на публике, способной оценить их мастерство. Через час, когда я снова оставил их вдвоем, Чепукайтис сравнял счет...

Поздно вечером того же дня я зашел в Сад Отдыха на Невском проспекте. Было темно, играла музыка, разнося из всех репродукторов модную тогда песенку «Домино», а в шахматной беседке Чип, как ни в чем не бывало, играл минуту на пять со Слюсом: своим постоянным партнером тех лет по фамилии Слюсаренко.

Роман Джинджихашвили, сам незаурядный игрок в блиц, вспоминает, что это был далеко не единственный случай такого длительного единоборства: «Однажды я играл с ним пятьдесят часов кряду. В моей жизни было только три человека, с которыми я играл такие марафоны: Карен Григорян, Чепукайтис и сравнительно недавно - Валентин Арбаков».

 Марк Цейтлин утверждает, что как-то, встретившись с Чепукайтисом в пятницу, блицевал с ним трое суток подряд: «Счет колебался в районе плюс трех в ту или иную сторону, ставка была - полтинник за партию, но, начав играть, мы завелись и просто уже не могли остановиться».

 Случаи эти не являются такими уж исключениями и самозабвенных, одержимых игроков можно встретить в разные времена и в разных странах. Назову еще несколько имен шахматистов разной силы и квалификации. Яков Юхтман и Юрий Коц на Украине, Янис Даудзвардис в Латвии, австриец Йозеф Клингер, оставивший шахматы и полностью переключившийся на покер, шестикратный чемпион Германии по молниеносной игре Карл-Хейнц Подзельный. Таким был и умерший в 2004 году москвич Валентин Арбаков, хотя и ставший гроссмейстером, в серьезных шахматах ничем себя особенно не проявивший, в то время как в блице гроссмейстеры с мировым именем зачастую вынуждены были признавать его превосходство. Речь идет о людях, для которых играть сутками подряд - обычное дело, поэтому время от времени организуемые марафонские ночные блицтурниры не являются для них чем-то необычным, и, как правило, ими и выигрываются.

 Чепукайтис не раз рассказывал о своих единоборствах с Михаилом Талем. Самое первое произошло в Ленинграде, в гостинице; пожилой человек, которого Чип повстречал там и которого принял сначала за дядю Миши, оказался Рашидом Нежметдиновым. Чепукайтис выиграл у мастера комбинаций со счетом 5:2, после чего в дело вступил появившийся Таль. Он тоже сыграл семь партий и по свидетельству Чипа почти все их проиграл, хотя на следующий день взял убедительный реванш. Каждый раз Чепукайтис называл, правда, другой счет в своем победном матче, и сейчас трудно проверить абсолютную точность этого рассказа, но я сам не раз был свидетелем поединков Чепукайтиса с Талем и могу подтвердить, что борьба в них шла с переменным успехом. Так было и на чемпионате страны в Харькове в 1967 году. Чип играл как всегда с ураганной скоростью и, быстро освободившись, слонялся по залу, дожидаясь Таля. Когда Миша заканчивал свою партию, нередко при большом скоплении зрителей начинался блиц. Свидетельствую: счет был примерно равным, и скучных партий не было.

Одни люди создают моду в шахматах, другие ей - следуют. Чепукайтис не вписывался ни в одну из этих категорий: у него была своя теория дебютов, полностью построенная на его собственных партиях. Вспоминать в начале партии, что написано в дебютных справочниках и руководствах, или как именно было сыграно в этой позиции на только что закончившемся турнире в Линаресе, для него значило расписываться в собственной слабости и бесталанности.

 «Есть два вида дебютов, - говорил Чепукайтис, - один, - который вы играете хорошо, другой, - который вы играете плохо». Сам он любил уже в дебюте создавать иррациональные позиции, хаос на доске, который называл «базаром».

Восточная мудрость гласит, что у каждого начала есть свое начало. Излюбленное начало Чепукайтиса с выходом слона на g5 после первого хода ферзевой пешки имеет своим началом нелюбовь и нежелание изучать другие, более солидные дебюты. Это было его любимой стратегией: вывести слона за цепь пешек, после хода 1.d4 только очень слабо обозначенную и, тут же разменяв этого слона, начать прорывать траншеи для другого.

В искусственном мире шахмат все фигуры были для него живыми существами, но любимым был конь. Он признавался не раз: люблю коней, без коней шахматы были бы просто скучны. Как он их только не называл: и элита фауны доски, и горбунок, и лошадь, и скакун, и мерин, и кляча. Надо ли удивляться, что, увидев размен слона на коня, предпринятый Deep Blue на четвертом ходу в партии нью-йоркского матча с Каспаровым в 1997 году, Чепукайтис был в восторге: «Наконец-то компьютер начал понимать что-то в шахматах!»

Одну из своих статей Петросян озаглавил «Дебют на свой вкус, или почему я люблю ход ¥g5. Речь шла о дебютных ходах 1.d4 ¤f6 2.¤f3 e6 3.¥g5. «Петросян пропагандировал выход слона на третьем ходу, я же предпочитаю делать это на ход раньше», - говорил Чепукайтис и сокрушался, что вывести слона-камикадзе на g5 на первом ходу нельзя по правилам игры. Он называл этот выпад слона «беспородным началом», полагая, что в других дебютах «набивших оскомину табий несть числа».

 С наибольшим эффектом выявилась идея этого хода в партии Чепукайтиса против Тайманова в одном из чемпионатов города по блицу, когда его соперник после ходов 1.d4 d5 2. ¥g5, одернувшись, сыграл 2...е6. В то же мгновение ферзь черных исчез с доски, как будто Чепукайтис и не ждал другого хода, а гроссмейстер, смешав фигуры, сказал в сердцах: «Вам пивом торговать, а не в шахматы играть...»

Чепукайтис полагал, что тысячи, десятки тысяч партий, которые он открыл таким образом, являются достаточным основанием для того, чтобы назвать этот дебют его именем, и очень удивился, услышав о бразильском шахматисте, вошедшим в историю игры, помимо начала, которое носит его имя, еще и тем, что именно с ним Капабланка сыграл свою последнюю в жизни официальную партию на Олимпиаде в Буэнос-Айресе в 1939 году.

- «Что с того, что какой-то Тромповский делал этот ход еще до войны, все идеи в этом беспородном дебюте только мною и разработаны», - утверждал Чепукайтис. Но всерьез его дебют никто тогда принимал, а часть посвященной ходу 2.¥g5 теоретической статьи, написанной Борисом Гулько после турнира в 1967 году в Ленинграде, где Чип много раз применил этот ход, была безжалостно вычеркнута редактором журнала. Любопытно, что выход ферзевого слона на втором ходу применял еще выдающийся игрок прошлого - Давид Яновский; играл так и Карел Опоченский в тридцатых годах, но очевидно, что эти партии были неизвестны Чепукайтису.

Интересно, что Таль тоже любил ход ¥g5, хотя к дебюту Тромповского это отношения и не имело. За анализом Таль, имея альтернативу между развитием слона на g5 или на какое-либо другое поле, почти всегда выводил его g5, приговаривая: «Пусть стоит». Расшифровать эти слова нетрудно: конь на f6 все-таки под ударом и, хотя непосредственного намерения его разменять и нет, давление на позицию оказывается, ну, а в случае h6, можно подумать - взять ли этого коня либо отступить на h4 или е3: пешечка на h6-то осталась...

 Черными Чепукайтис играл различные системы с фианкетированием чернопольного слона, но излюбленным дебютным построением его была система Уйтелки. В этой системе, где черные добровольно отдают инициативу сопернику, белые лишены каких-либо конкретных рекомендаций теории и, если действуют шаблонно, пружина позиции черных может раскрутиться сама собой. По настроению он мог применить эту защитительную систему и белыми, вызывая огонь на себя. Получив однажды на жеребьевке в партии с ним белые, я жалел о потерянном цвете: не в дебюте решались партии Генриха Чепукайтиса.

За каждым его ходом ясно сквозила мысль, и игра его была полна оригинальных, нешаблонных идей. Однажды, после того как он в партии с Заком в ленинградском варианте защиты Нимцовича на пятом ходу черными пожертвовал ферзя за две легкие фигуры и буквально разгромил его, Зак, сдавая партию, нервно спросил Чепукайтиса: «Вы так пошутили, конечно?» Еще годы спустя в ленинградском Дворце пионеров Владимир Григорьевич Зак, один из первопроходцев этого варианта, с удивлением и недоумением анализировал позицию, случившую в той партии с Чепукайтисом.

1.d4 ¤f6 2.c4 e6 3.¤c3 Ґb4 4.Ґg5 c5 5.d5 ¤xd5 6.Ґxd8 ¤xc3 7.Јb3 ¤e4+ 8.ўd1 Чепукайтис: "После 8...¤xf2+ 9.ўc1 ўхd8 черные потихоньку погибали. Белый ферзь отсутствием аппетита не страдал, и после 10.Јg3 ¤xh1 11.Јxg7 и т. д. инициатива черных быстро таяла. А что если не брать безобидную ладью: 8...ўхd8!? Кое-что у черных есть: конь, слон, пешка и ясный план расстановки фигур. Конь на с6, слона на а5 и с7, короля на е7, потом сыграть b6 и Ґb7, вывести ладью на а8 и атаковать пешками королевский фланг."

Детские тренеры, когда заходила речь о Чепукайтисе, старались перевести разговор на другую тему, чтобы избежать дурного влияния, которое мог бы оказать его образ жизни и стиль игры на молодых шахматистов. К блицу относились тогда в лучшем случае как к забаве, о его искусстве говорили с улыбкой, манеру игры не принимали всерьез.

В одном из туров Спартакиады Ленинграда в 1967 года я играл за соседним столиком с Чепукайтисом. Во время партии с Рубаном Чип постоянно выходил в фойе покурить, поговорить с приятелями, возвращаясь в зал только для того, чтобы быстро сделать очередной ход. Я думаю, что если бы ему представилась возможность играть в американских турнирах, где соревнования с классическим контролем, рапиду и блицу нередко проводятся в одно и то же время, он тоже бегал бы из зала в зал, ведя одновременно несколько партий, как это делает, например, английский гроссмейстер Богдан Лалич.

- «Ты видел, какое я сегодня шоу исполнил?» - слышал я голос Чепукайтиса где-то в кулуарах после того, как Рубан сдался.

- «И все было корректно?» - спрашивали его.

- «А кто его знает, без пол-банки ведь не разобраться...», - улыбаясь, отвечал Чип любимой присказкой. Фантастическая партия эта, отданная сегодня на безжалостный вердикт компьютера, не выдерживает испытания на корректность, но все равно восхищает каждого, кто ценит в шахматах не только логичную игру в дебюте и использование маленького преимущества в окончании.

Чепукайтис,Г - Рубан,Е [E61]

Спартакиада Ленинграда, 1967

1.d4 ¤f6 2.c4 g6 3.¤c3 c5 4.dxc5 Ґg7 5.a3 0–0 6.¤f3 ¤a6 7.b4 ¤e4 8.¤xe4 Ґxa1 9.h4 Ґg7 10.h5 b6 11.hxg6 hxg6 12.Јd5 ¤c7 13.Јg5 d5 14.Јh4 f6 15.¤eg5 fxg5 16.Јh7+ ўf7 17.¤xg5+ ўf6 18.e4 e5 19.f4 Јe8 20.¤f3 ¤e6 21.fxe5+ ўe7 22.Јh4+ ўf7 23.cxd5 ¦h8 24.dxe6+ ўg8 25.e7 Ґe6 26.Јxh8+ Ґxh8 27.Ґg5 Јc6 28.ўf2 Јxe4 29.Ґb5 Ґf7 30.¦d1 Ґxe5 31.¦d8+ ўg7 32.Ґd3 Јg4 33.¦xa8 Ґg3+ 34.ўf1 Јe6 35.¦f8 Јb3 36.¦xf7+ ўxf7 37.Ґxg6+ 1–0

Виктор Корчной прекрасно помнит свою первую партию с Чепукайтисом в первенстве Ленинграда 1957 года: «Хотя мне и удалось выиграть, это была очень запутанная и долгая партия. Это верно, теории он не знал, зато у него были свои схемы, он беспрестанно что-то выдумывал за шахматной доской, и с ним всегда надо было держать ухо востро. Мне вообще играть было с ним очень непросто, особенно блиц».

Выдающимся мастером блица называют Чепукайтиса Рафик Ваганян и Александр Халифман, не раз встречавшиеся с ним за шахматной доской.

Несколько лет назад Анатолий Карпов в дискуссии о постоянном сокращающемся времени на обдумывание, сказал, что так и до блица может дело дойти, а тогда и Чепукайтис может чемпионом мира стать. «Да может, - заметил Давид Бронштейн, - и я не вижу в этом ничего зазорного. Генрих Чепукайтис великолепный стратег и блестящий тактик. Его бесчисленные победы в блицтурнирах объясняются тем, что он наредкость искусно создает сложные ситуации, в которых соперники, привыкшие к «грамотной» игре, просто теряются».

 За несколько лет до смерти Чепукайтис написал книгу о быстрых шахматах, блице, о ведении борьбы в цейтноте. Главную идею книги он сформулировал очень четко: «Хорошо играть совсем не обязательно, надо чтобы партнер играл плохо!» Он смотрел на шахматы как на соревнование двух людей, в котором задействована немалая часть эго. Атмосфере, создающейся во время партии, роли соперника отводилась им очень важная роль: «Когда вы начинаете партию, у вас шестнадцать фигур самой разной ценности. Но существует еще более значимая, чем все остальные - семнадцатая фигура. Это ваш противник. Именно с ним надо считаться при выборе ходов. Надо в первую очередь не мешать противнику делать выбор. Я стараюсь предоставить этот выбор партнеру и очень надеюсь, что он сделает очередную глупость! Он найдет, как проиграть, если вы не будете ему здорово мешать. Шахматист - только человек и рожден, чтобы делать ошибки, «зевать» фигуры и допускать просмотры».

Он писал о том, что кажется ему балластом при игре в условиях ограниченного времени на обдумывание, о том, что «доброта, застенчивость и осторожность нужны только в целях конспирации ваших истинных намерений. Необходим же - нахрап, блеф, авантюра, изворотливость. Мнительность, неуверенность, академичность, паника - не допустимы. Помогите сопернику сбиться с ритма. Растерянность за пожертвованную фигуру - достаточная компенсация. Страшным оружием является сделанный время от времени длинный бестолковый ход. Ваше поведение в начале партии должно подчиняться простому правилу: ясность в дебюте - важнее материального перевеса».

 Не следует забывать, что советы Чепукайтиса относятся в первую очередь к блицу, где время играет не менее важную роль, чем положение на доске.

 «Ходить надо ближе к кнопке. Это - очень важно! Помните: движения ваших рук должны опережать мысль. Не ходите туда, куда смотрите, не смотрите, куда пойдете. Это - шанс! Если партнер забыл перевести часы, сделайте «умное лицо», задумайтесь. Пока идут часы противника, вы приближаетесь к победе. Добравшись до эндшпиля, ходите как попало, соблюдая единственное правило - все ходы должны быть как можно ближе к кнопке часов. Никогда не забывайте о «кнопочной теории» Чепукайтиса. Основной принцип, соответствующий моему пониманию шахмат, - русское «авось».

Читая эти строки, в которых перемешано все: здравый смысл и эпатаж, улыбки и банальности, своеобразная философия и скоморошничанье, психология и трюизмы, читатель может подумать, что автор ратует за бездумные шахматы, королем которых не без кокетства объявлял себя не раз сам Чепукайтис. Это не так, конечно.

Неправда, что он играл в бездумные шахматы, неправда и то, что все успехи его могут быть объяснены только фартом или «кнопочной теорией Чепукайтиса». Правда же, что, обладая незаурядным и своеобразным очень шахматным талантом, он построил всю свою игру на рефлексах и интуиции и, презрев какую-либо подготовку и исследование, развивал свой замечательный талант только и единственно посредством упражнения.

Юнг выделяет четыре «полюса» сознания: мышление, чувство, ощущение и интуицию. Хотя они существуют нераздельно, лишь одному из них принадлежит решающая роль в сознании индивида. У Генриха Чепукайтиса в его подходе к шахматам главная роль была отведена интуиции. Понятие «интуиция» Таль выражал словами: «Я так чувствую, это хорошо», Ананд называет интуицией первый ход, который он видит в позиции, для Крамника же интуиция, мгновенное нахождение идеи без предварительного логического рассуждения, является не только самым важным элементом при игре блиц, но и первым признаком таланта. Известно, что самая лучшая музыка блюза создается людьми, которые не осознают вполне, что они делают. Они не в состоянии сами объяснить, чем именно они привлекают тысячи поклонников своего искусства и вводят их в состояние экстаза. Эти люди полностью полагаются на инстинкт, и создавать музыку иначе они просто не могут, даже если бы очень хотели это.

 Интуиция позволяла Чепукайтису в считанные мгновения принимать верные решения, а сам он находился в процессе игры в состоянии, когда решающую роль играют не память, неторопливый счет вариантов и оценка позиции, а рефлексы, накопленные им в течение долгой практики. Когда он играл блиц, он впадал в то состояние, за которое ратуют опытные тренеры в теннисе, где на принятие решения порой имеются только доли секунды. Именно: рефлекторный ответ, инстинкт, полное подчинение себя ритму игры, даже впадение в транс - это чувство сродни животному. Голове отводится здесь второстепенная роль: безэмоционально контролировать игровую ситуацию со стороны.

Для Чепукайтиса процесс мышления означал мгновенную способность ориентироваться в непредвиденных обстоятельствах. Во время игры он постоянно находился в том эмоциональном состоянии, направленном на нахождение решения, которое ученые называют поисковой доминантой. Но, в отличие от ученых, он не стремился в своих поисках к абсолютной истине. Она меньше всего интересовала Чепукайтиса. Не истину искал он в игре, предоставив это занятие супергроссмейстерам и так не любимым им компьютерам, а только и исключительно собственную правоту, называемую победой. На поиски этой собственной правоты в его распоряжении были считанные секунды, и я полагаю, что ответ диспетчера аэропорта психологам, допытывавшимся, о чем он думает в экстремальных обстоятельствах: «Здесь думать некогда, здесь видеть надо», - пришелся бы очень по душе Чепукайтису. И если бы у него спросили, что есть правда в шахматах, он мог бы ответить словами героя Агаты Кристи: правда - это то, что расстраивает чьи-то планы.

«Его не особенно интересует, у кого перевес и надежна ли его собственная позиция. Главное для него - найти такой вот удар, такой эффектный прорыв, который принесет ему победу», - сказал молодой Фишер после победы Таля над Смысловым в претендентском турнире 1959 года. Под этими словами мог бы подписаться и Генрих Чепукайтис.

Одна из глав книги Каспарова, посвященная творчеству Таля, называется «Блеф как оружие победы». В одних комбинациях великого чемпиона порой оказывались дыры, найденные сразу после партии, в других - после длительного кропотливого анализа, длившегося месяцами. В третьих - десятилетия спустя, когда они были поставлены на оценку безжалостного компьютера. Сам Таль никогда и не претендовал на абсолютную корректность своих замыслов. «В том-то и отличие шахматной борьбы за доской от неторопливого домашнего анализа, что аргументы надо находить немедленно!» - говорил он. Но если в партиях Таля его соперники могли задуматься над решением поставленных перед ними проблем на час, а то и дольше, то партнеры Чепукайтиса по блицу имели в своем распоряжении считанные секунды.

 Он признавал сам, что ему так никогда и не удалось залатать значительные лакуны в дебюте и в окончаниях, разве что камуфлировать эти лакуны. «Я не понимаю серьезных шахмат и как серьезный шахматист представлял из себя «ноль», - не раз говорил Чепукайтис. Это, конечно, преувеличение, но действительно - разница между результатами Чепукайтиса в блице и в турнирных шахматах разительна: рейтинг его никогда не превышал скромной отметки 2420. Выдающийся игрок, гроза гроссмейстеров в молниеносной игре и рядовой мастер в серьезных шахматах. Почему? Причин, я думаю, здесь несколько. Конечно, недостатки шахматного образования более заметны в партиях с классическим контролем: здесь бульшую роль играет конкретное знание дебюта, повышается цена хода, ошибка очень часто бывает непоправимой. Примечательно, но для таланта такого рода, каким обладал Чепукайтис, негативную роль играет и время, позволяющее погружаться в раздумья, порождающее сомнения, самокопание, ошибки. Это известный парадокс, характерный для тех, кто играет  инстинктом, внутренним чутьем: в процесс мышления вносятся колебания и сомнения, уходит полученное от природы, приобретается же то, что умеют делать многие. Как картине, созданной художником на одном порыве вдохновения, далеко не всегда могут пойти на пользу исправления и улучшения, так и в его партиях избыток времени шел ему только во вред.

 Любопытно, что в начале семидесятых годов, когда кривая его успехов в турнирах поползла вверх, ухудшились результаты в блице. Он признавался тогда: «Раньше я ничего не понимал и не боялся, а теперь я знаю, что так нельзя играть и так тоже...»

К тому же ему было просто скучно долго сидеть за доской, не делая хода и, пока думает соперник, оценивать по совету Ботвинника положение, уточнять план, или делать какие-то другие вещи, далекие от того, что было для него интереснее всего - самого процесса игры. Проиграв турнирную партию, он, в отличие от блица, был лишен возможности, снова расставив шахматы, тут же взять реванш и нередко, теряя интерес к турниру, «плыл» после поражений. Так в одном из чемпионатов города он проиграл одиннадцать партий.

Он полностью пренебрегал режимом: мог опоздать на игру на три четверти часа, придти на тур после бессонной ночи, а с папиросой не расставался никогда. Но у него, как и людей такой нервной организации, была защитная реакция организма: он мог отключиться, пусть на несколько минут где угодно - в метро, на скамейке парка или в кресле в фойе шахматного клуба.

Хотя по профессии он был рабочим, электросварщиком, в действительности был он, конечно, шахматистом, а жизнь шахматиста, это в первую очередь его партии. Из совершеннейшего сора партий Чепукайтиса росли иногда оригинальные планы и удивительные комбинации. За свою жизнь он сыграл сотни тысяч партий, почти все они канули в вечность, как у того художника, который, чтобы не тратить деньги на дорогой холст, писал новую картину поверх старой. Сам Чепукайтис не очень заботился о сохранности своих партий, подобно венгерским магнатам, ходившим на балы в сапогах, расшитых жемчугом, закрепленным столь небрежно, что жемчужинки осыпались во время вальса. Некоторые из жемчужинок Чепукайтиса сохранились. Вот они:

Симагин - Чепукайтис

Ход белых.

Считанные секунды на циферблатах. Белые пожертвовали пешку и держат под рентгеном своих фигур все пространство. Вместо спокойного 1.Ґb1 гроссмейстер решил взять быка за рога

1.Ґxf6!? Јe4

Другого нет, после gxf6 или ¤xf6 черные теряют фигуру.

2.¦e1

Ферзь под боем, посторониться нельзя - 3.¦e8#. Можно взять ладью 2...Јxe1 3.¤xe1 ¦c1 4.f3 ¦xe1 5.ўf2 ¦e3 6.Јa4 gxf6 7.Јxa7 ¦e7 8.Јb8+ ўg7 9.Јg3+ ўf8 10.Јb8+... - только ничья. И черный конь лег на штыки.

2...¤e3!!?

Первое впечатление - черные отдают фигуру, чтобы успеть вернуться ферзем на с6 и не пустить ладью на е8.

Чуть позже бросается в глаза - брать коня нехорошо: (¦e3 ¦c1), (Јe3 Јe3 gf), (fegf).

Посмотрев зубы у дареного коня, Симагин сыграл

3.Ґd4??

- втыкая последнюю бандерилью в гордость фауны шахматной доски. Девять из десяти мастеров сделали бы то же самое без колебаний.

А вот и гром.

3...Јxf3 4.gxf3 ¦g5+ 5.ўh1 Ґxf3#.

 

Чепукайтис - Багиров

 

1. ўh5!!

Атака короля! Поле h7 дороже стоящего на нем ферзя. При ходе белых 2.Јg8 и от двух матов 3.Јe6# или 3.¤h7# черным не спастись. Идея освобождения поля в практической игре - редкость, в произведениях слегка тронутых композиторов - встречается. Правда, не помогает тактический шедевр после 1...¦h8!, чтобы когда-нибудь в удобный момент съесть агрессора. Гроссмейстеру ¦h8 не показалось. Да и не был он тогда гроссмейстером. Молоды мы были.

1...Јg3??

Угроза Јh2 превращает белый десант в тесной траншее вертикали h в  мишень, но последний резерв в распоряжении белых есть. Ход Јg3 - ошибка.

2.¦c1!

На 2...Јh2+ белые закроются 3.¤h3, и черный ферзь застрянет не хуже нашего. 3.¦c6# выглядит убедительно. Не помогает 2...¦d8 из-за 3.Јg8! И Багиров сыграл

2...Јf4!

Мистика, астрал шахматной доски! Мат Јg5# рядом, и нельзя выиграть слона 3.Јxg7+ ўxg7 4.¤e6+ ўf6 5.¤xf4 ¦h8#.

3.¦c6+

Виктория! Нет, совсем нет.

3...Јd6!

Брать ферзя нельзя. Сравнительная ценность фигур в поединке нелепая шкала. После 4.¦xd6 exd6 5.¤f7, иначе ¦h8, черные играютe3, и некому догонять резвую пехоту.

4.¤f7 Јxc6 5.dxc6

Баланс опасных проходных восстановлен, правда, пока ладья f8 цела, нового ферзя белым не дождаться.

5...e3 6.¤h6!

- партизанский маневр. На 6...e2 будет 7.¤g8+ ¦xg8 8.Јxg8 e1=Ј 9.Јf7+ ўe5 10.Јe7+ и Јxe1

6...¦xh8

- агония.

7.Јxh8 Ґxh8 8.c7 e2 9.c8=Ј e1=Ј 10.Јf5+ ўg7 11.Јf7#

(Комментарии Г.М.Чепукайтиса)

Окончание следует