Вторая часть статьи

Мне кажется, что экстракт знаний, добываемых, в силу особенностей нашего мышления, преимущественно методом проб и ошибок, вероятно и следует считать тем конечным продуктом, к которому стремится человечество в любой сфере своей интеллектуальной деятельности. В этом смысле не составляет исключения и виртуальный мир шахмат, где, как и в других областях, на каждом новом этапе развития вечный путь самопознания столь же тернист, извилист и непредсказуем.

Отсюда вытекает и необычайная важность всякий раз, продолжая процесс постижения шахмат, из множества имеющихся в нашем распоряжении дорог выбирать изначально правильный путь. С какой же стороны подобраться к сверхзадаче, чтобы распутать весь сложный клубок накопившихся сегодня проблем, какое направление целесообразно было бы исследовать в качестве основного?

Предполагаю, что на верную мысль может навести сопоставление игры компьютера и человека, в ходе которого становится достаточно очевидным, что основное, в чем человек до сих пор еще заметно превосходит машину, – это многоступенчатое стратегическое планирование.

Стратегия, на мой взгляд, как раз и есть то всеохватывающее начало, под крышей которого удается разместить все достижения современных шахмат от их начальной фазы до глубокого эндшпиля. Она же, как это неоднократно в своих теоретических трудах показывали классики шахмат, вполне поддается и философскому осмыслению. Поэтому главный предмет всех наших последующих рассуждений умещается в двух словах, вынесенных в заголовок – ФИЛОСОФИЯ СТРАТЕГИИ!

Однако прежде чем продолжить наши дальнейшие рассуждения, необходимо заранее условиться о том, какое значение мы вкладываем в само это основополагающее понятие – стратегия. По своему содержанию шахматная партия – это всегда конфликт двух противостоящих друг другу сторон, руководствующихся различными стратегическими доктринами. Сильнейшая сторона, используя все имеющиеся у нее ресурсы, стремится нанести сопернику поражение, а слабейшая сторона – ведет борьбу за выживание. Исходя из этого, по своему значению шахматная стратегия ближе всего подходит под энциклопедическое определение стратегии военной.

Надо сказать, что в шахматной среде в вопросе толкования самого понятия стратегия существует заметная разноголосица. Одни путают это понятие с общей манерой ведения шахматного поединка, другие отождествляют его с позиционными методами игры. Известно, что в основе всякого противоборства лежит программа, действий по усилению своего наступательного или оборонительного потенциала. Однако если улучшения расположения отдельных фигур можно добиться с помощью тактических или позиционных приемов, то стратегия призвана решать вопросы формирования и дальнейшего совершенствования пешечных структур (особенно центральных) – как фундамента всего построения. Эти мероприятия, проводимые "на своей территории", резонно отнести к внутренней стратегии. Одновременно на внешнем фронте необходимо изо всех сил препятствовать осуществлению планов соперника по формированию соответственно выгодных ему стратегических структур.

Но как и на основании чего распознать выгодную структуру? Для решения этих проблем игроку пока приходится полагаться на свой собственный опыт и на опыт предшественников. Не подлежит сомнению, что любой шахматный профессионал со временем помимо технических знаний становится обладателем еще огромного объема разнородной шахматной информации, прочно удерживаемой в его памяти. Однако если к использованию этого блока памяти привлекать одно лишь ассоциативное мышление, то такой образ действий, на наш взгляд, будет недостаточно продуктивным и не принесет ожидаемого успеха. Очевидно, что для повышения эффективности потребуется более универсальный и более тонкий инструментарий, выводимый из философского понимания сущности шахматной стратегии.

Вряд ли кто станет возражать против утверждения, что творческий рост шахматиста напрямую связан с эволюцией его представлений о шахматной позиции. Поэтому в безбрежном информационном поле следует продвигаться от частного к общему, полностью мобилизовав всю свою логическую наблюдательность, Тогда после каждого отдельного этапа такой осмысленной работы станет возможным приходить к определенным умозаключениям общего порядка. И уже суммируя их, шахматист в перспективе будет в состоянии выстраивать свою независимую концепцию. Такой проторенной тропой, ведущей к формированию шахматных взглядов, но, заметим, лишь на индивидуальном уровне, последние полвека, по-моему, идет большинство гроссмейстеров мира.

Однако из пестрой мозаики этих персональных воззрений сегодня почему-то никак не хочет складываться объединяющая все их разнообразие объективная общая картина. А ведь, казалось, соблюдены все условия для рождения столь необходимой обновленной шахматной философии, но одно десятилетие сменяет другое, а до родовых схваток дело так и не доходит. Парадоксально, но в прошлом, когда размах шахматной жизни был неизмеримо скромнее, все шло своим чередом, и в этом вопросе не возникало никаких затруднений. Вспомним основные этапы: итальянская школа, затем Филидор, Стейниц, гипермодернисты – одно философское осмысление достижений практики своевременно подоспевало на смену другому.

 Причина нынешней непозволительно затянувшейся паузы вполне понятна, ведь на свет всегда появляется только то, на что в человеческом социуме имеется определенный спрос. Но в лишенном всяких романтических иллюзий современном обществе культура шахмат, включающая в себя элементы искусства и игры, по-настоящему востребована исключительно лишь в спортивно-состязательной плоскости.

Попробуем разобраться, в чем заключены недостатки такого отношения. Шахматы как спортивная игра в соединении с научным подходом их изучения позволяют прослойке профессионалов за счет подъема своего технического мастерства добывать средства на жизнь. Однако даже такое вполне серьезное к ним отношение еще никоим образом не гарантирует постоянной популярности и долговечности самой шахматной игры. Как известно, из всех творческих форм в конечном итоге выживает лишь только то, что обладает духовной составляющей. А из многих ипостасей, которые принято примерять к шахматам: спорт, наука, искусство – лишь искусство располагает этим несравненным достоинством. Но любое искусство, являясь категорией духовной, для своего процветания нуждается в живительной влаге философии, тогда как игровые запросы можно вполне утолить изобретательно продуманной методикой.

Не смотря на эту жизненную заинтересованность в том, чтобы как можно крепче привязать себя к корням искусства, мы вынуждены констатировать: в наши дни шахматы по какой-то нелепой причине все более от него дистанцируются, то обряжаясь в излишне расчетливый наряд коммерческого спорта, а то и вовсе позволяя напяливать на себя шутовской колпак всевозможных шоу. Об этом каждый может судить даже по тому, как ужесточается контроль времени, уплотняется регламент проведения соревнований (хотя все согласны с Поэтом, что "служенье муз не терпит суеты"!), наконец, по выпячиванию, даже в ущерб элементарной этике, чисто формальных сторон в правилах игры и т.п.

 Поэтому совсем не случайно на Западе (поклоняющемся, на мой взгляд, в отличие от Востока почти во всем не Истине, а только рассудочному смыслу) весьма большой популярностью стали пользоваться разного рода методические пособия, стремящиеся подменить философию шахматной стратегии упрощенной методикой, основанной на учете чисто внешних признаков. Никого при этом не волнует, если в результате сомнительной аргументации читатель получает искаженное представление о содержании позиции. Для издателя гораздо важнее, чтобы такая легковесная схема вполне устраивала широкого потребителя.

По той же причине, ввиду отсутствия философии обновленной стратегии, сплошь и рядом происходит подмена понятий. Так, под шахматной теорией, призванной быть универсальным руководством к действию, почему-то принято подразумевать выходящие в свет нескончаемым потоком различные дебютные монографии. Но согласитесь, что в действительности их надо рассматривать лишь как сборники ответов по вопросам разыгрывания встречающихся на практике актуальных, но все же частных позиций. На эту явную смысловую подтасовку еще в середине прошлого столетия первым обратил внимание незабвенный Давид Бронштейн.

 Становится очевидным – с какой стороны ни подойди к кризисным проблемам современных шахмат, причину их следует искать, в первую очередь, в отсутствии вышеупомянутой обновленной философии, проливающей свет на внутреннюю природу шахмат.

Однако вслед за правильностью выбора объекта – философии стратегии – неизбежно возникает еще и вопрос постоянной корректировки всего процесса изучения в нужном направлении. К счастью, шахматному Искусству в определенном смысле повезло, поскольку оно располагает своим внутренним мерилом достоверности любых шахматных утверждений. В качестве такого безотказного полиграфа объединенным фронтом выступают шахматный анализ и практика. Только они в состоянии установить, где нам предлагается верное решение, а где порой навязывается ошибочное. И, пожалуй, отчетливее всего это размежевание осуществляется при рассмотрении комбинационных развязок – конкретика оперирует очевидными и непререкаемыми фактами. Особенно справедливым такое замечание выглядит по отношению к сегодняшнему времени, ведь в связи с появлением в обиходе шахматных профессионалов современных компьютерных программ, контролирующая тактическая функция этой своеобразной "счетной палаты" многократно усилилась. Гораздо сложнее обстоят дела с обнаружением изъянов в оценках и утверждениях общего порядка, способных впоследствии стать обоснованием сомнительных позиционных постулатов. Преодолеть субъективизм и добиться желательного методического единообразия в этих вопросах бывает неизмеримо сложнее. И тем не менее, на пути постепенного продвижения к шахматной истине, по мере совершенствования наших взглядов необходимо регулярно очищать информационную шахматную среду от подобных ложных суждений – каким бы авторитетам они ни принадлежали. Известно, что достигнутый запас шахматных знаний формирует современный стиль, характеризующийся преобладанием вполне определенных, наиболее эффективных для данной шахматной эпохи технических и творческих приемов. С их-то помощью и решаются в ходе игры все проблемы поэтапного планирования.

Но в то же время возможности даже такой передовой стратегии далеко не безграничны, а строго детерминированы уровнем современного понимания шахмат. Время никому не добавляет красок, поэтому нет никаких сомнений в том, что в будущем еще более осведомленные и искушенные потомки в свою очередь смогут указать на отдельные узкие места рассуждений наших современников, а их в свою очередь подправят последующие поколения – таким способом и раскручивается историческая спираль развития.

Чтобы наглядно убедиться, как кардинально с годами меняется трактовка одних и тех же положений, нам не придется затруднять себя долгими поисками. Для этого достаточно выбрать, фактически наугад, любую партию, сыгранную в одну из прошлых шахматных эпох, маркированную, скажем, началом или серединой двадцатого века. Не говоря уже о хронологически более ранних поединках.

Так, читателям, вероятно, еще памятна та смена декораций, которая произошла за несколько десятилетий в известном варианте защиты Нимцовича (Е35) 1.d4 ¤f6 2.c4 e6 3.¤c3 Ґb4 4.Јс2 d5 5.cd еd 6.Ґg5 h6 7.Ґh4 c5, прошедшем путь от первых триумфов черных (Керес – Ботвинник 1941) до почти полной реабилитации его за белых по причине 8.dc! (Каспаров – Корчной 1989, Каспаров – Спасский 1990, Каспаров – Шорт 1993). И на каком-то этапе 5...ed было вытеснено на практике продолжением 5...Ј:d5. Но затем вновь произошла переоценка ценностей, последовал новый виток развития, и сейчас в обоюдоострых осложнениях после 8.dcg5 9.Ґg3 ¤e4 черные вновь восстановили статус-кво.

Вследствие того, что в шахматах абсолютно все варианты и системы проходят свой круг испытаний и при проверке порой предстают в самом неожиданном ракурсе, то это с большой долей вероятности сопровождается появлением значительных теоретических находок высокого уровня. Все перечисленное укладывается в привычную схему развития дебютных знаний и вполне объяснимо результатами нормальной дебютной эволюции. (Речь идет пока именно о ней – о революции речь впереди).

Процесс развития размеренной эволюции органически обусловлен хотя бы тем, что каждый последующий поединок, сыгранный на одну и ту же теоретическую вариацию придает проблеме определенную новизну. Именно поэтому к явлениям такого же рода мы должны относить пересмотр трактовки вышеприведенного популярного варианта защиты Нимцовича. Так как прогресс в нем был достигнут за счет существенного усиления и развития предыдущих идей, но непосредственным образом не затрагивал первооснов наших концептуальных шахматных представлений, – то, на что в первую очередь замахиваются революционные дебютные преобразования.

Для полноты уяснения картины самопроизвольной борьбы этих двух тенденций – с одной стороны, постоянное увеличение числа новинок (это эволюция), а с другой – пусть частичная, но вместе с тем парадоксальная дискредитация старых парадигм (это революция). Полезно было бы, исходя даже из формальных признаков, уловить в различии этих двух начал отзвук того несходства, которое в искусстве присуще, соответственно, таким творческим течениям, как модернизм и авангардизм.

 По-настоящему реальной почвой для возникновения капитальных дебютных перемен может послужить спорадическое обнаружение дотоле неизвестных свежих стратегических идей, обитающих, как правило, на самой ранней стадии начальной фазы игры. Только эти вступительные мобилизационные схемы и построения в состоянии обеспечить прорыв, открывая нам доступ сразу к целому классу неизведанных оригинальных позиций.

Первая шахматная революция, совершавшаяся, на наш взгляд, совсем не по странному совпадению (чуть ли не синхронно) с гигантскими социальными потрясениями начала двадцатого века, проходила (как не раз отмечалось во многих изданиях) под лозунгом альтернативной стратегии в борьбе за контроль над центром шахматной доски.

Немаловажно, что одновременно, как бы в подтверждение правомерности такого пересмотра наших представлений, из фондов практики был извлечен целый ряд примеров, указывающих на излишнюю строгость и категоричность прежних концепций, предписывавших неукоснительную повсеместность их применения.

Тогда в выверенное веками мудрое изречение древних – кто владеет центром, владеет и всем остальным миром – весьма подошедшее и для основополагающей шахматной стратегии, предлагалось внести, на первый взгляд, совсем небольшое добавление. Но такое, которое, начни оно себя оправдывать на практике, позволяло бы игрокам пользоваться видоизмененной стратегией в значительно более широких масштабах. Короче говоря, согласно новации к этой максиме, после слов " владеет центром" теперь по смыслу в качестве равноправной рекомендовалась добавка – "или в состоянии эффективно воздействовать на центр". Как видим, и революция не отвергает полностью старую аксиоматику, а лишь придает ей двойное толкование, низводя догму на уровень раскрепощенного паллиатива.

Конечно, потребовалось время, чтобы шахматный мир воспринял и по достоинству оценил эту суперидею. Прошли годы, пока ее вначале осторожно парафировали, а затем уже и охотно ратифицировали самые влиятельные персоны шахматного мира. В течение нескольких десятилетий с момента своего появления эта суперидея преуспела в своем развитии, превратившись в шахматах в мощную стратегическую идеологию.

Вот и выходит, что при всей кажущейся случайности того, как исследователям удается набрести на новые феномены теории, подобные открытия происходят отнюдь не на ровном месте. Их появлению всегда предшествует формирование в сознании творчески мыслящих шахматистов (своего рода философствующей шахматной интеллигенции) комплекса идей фундаментального характера, отличающихся принципиально новым подходом.

Точно так обстояли дела и в пору зарождения гипермодернизма (шахматный неоромантизм), когда на шахматном небосклоне заблистала плеяда новых дебютных систем: защита Нимцовича, новоиндийская защита, дебют Рети, защита Грюнфельда и, пожалуй, самая яркая иллюстрация нового подхода – защита Алехина. Ведь само их появление по большей части было предвосхищено вступительными теоретическими публикациями авторов – изобретателей принципиально новых построений (А.Нимцович, 1913 г. – статья "Соответствует ли "Современная шахматная партия" д-ра Тарраша современному пониманию игры"; Р.Рети, 1922 г. – брошюра "Новые идеи в шахматной игре" и др.).

Все это совпадает и с этапами развития теоретической мысли в современной науке. Вот как высказывался на этот счет Альберт Эйнштейн: "В настоящее время известно, что наука не может вырасти на основе одного только опыта и что при построении науки мы вынуждены прибегать к свободно создаваемым понятиям, пригодность которых в последующем можно проверить опытным путем. Эти обстоятельства ускользали от предыдущих поколений, которым казалось, что теорию можно построить чисто индуктивно, не прибегая к свободному творческому созданию понятий".

Таким образом, сплетая буферный круг новейших понятий необходимых для точного отражения положений авангардной стратегии, шахматная философия на этом уровне проникает в сознание ведущих мастеров. А они уже в своем шахматном обиходе постепенно начинают оперировать этими новыми понятиями. Особенно же важно, когда этот терминологический флер помногу раз проговаривается в процессе напряженного подсознательного диалога. То есть когда по ходу борьбы игрок сам себя как бы убеждает в правильности принимаемого решения.

Впрочем, дальнейшая агитация в пользу идейной подоплеки в деле исторического расширения дебютного арсенала здесь была бы, вероятно, уже излишней. Нельзя же, право, считать чистой случайностью, что в двадцатые годы прошлого столетия как по мановению волшебной палочки почти одновременно забил целый каскад новых дебютных идей, имеющих концептуально общую платформу.

Конечно, и эти новые представления, пройдя через горнило шахматного анализа и длительной практики, затем также перейдут в разряд ортодоксальных понятий и со временем тоже могут закоснеть, становясь тормозом на пути шахматного прогресса. Ведь ни одна умозрительная схема не отражает истинного положения вещей, точно так же как нельзя раз и навсегда изобрести такую теоретическую модель, которая вынесет окончательный приговор всем проблемам, возникающим на шахматной доске. Ведь это было бы губительно для шахматного искусства.

Но Божественное Провидение, подарившее нам это искусство, задумало его вечным, предусмотрев возможность бесконечного обновления и оживления игры за счет постоянных творческих усилий, которые всякий раз способны увенчаться рождением новых идей. Может, именно поэтому причина любого кризиса (даже не шахматного) всегда связана с дефицитом свежих стратегических идей.