15.05.2006
ПЕРЕКРЕСТОК МНЕНИЙ
Уважаемый Александр Романович!
Являясь большим поклонником Вашего сайта, а ранее – журнала "Шахматный Петербург" (кстати, не удастся ли его возродить при новом руководстве городской федерации?), хотел бы остановиться на Вашей последней публикации («Кривое зеркало»), поскольку ваши выпады против Воронкова и Богатырчука, на мой взгляд, носят несколько тенденциозный и предвзятый характер. Хотя Ваш главный тезис, вынесенный в самый конец («А что, если попробовать написать о людях так, чтобы сами читатели давали оценки их деятельности?»), можно лишь приветствовать.
Однако вернемся к Воронкову и Богатырчуку. Ни он (Воронков), ни Вы, ни я не относимся не то, чтобы к военному поколению, а даже к «детям войны». О событиях тех лет мы можем судить лишь по воспоминаниям участников и современников тех событий, устных или письменных. Воронков тоже пользуется различными источниками, но, наверное, любая публикация может и должна носить отпечаток и личности автора, который имеет бесспорное право на личные симпатии и антипатии (другое дело, что он не должен их навязывать). Лично мне представляется, что в материалах Воронкова подбор цитат из различных источников достаточно сбалансирован, но книга Богатырчука, вероятно, написана интереснее других. Не кажется ли вам, что и в этом тоже может крыться одна из причин того, что Богатырчук (вероятно, даже не всегда по воле Воронкова) становится одним из главных героев соответствующих глав будущей книги?
Я с Вами согласен, что в шахматных публикациях речь должна идти прежде всего о шахматах, но, с другой стороны, всегда хочется знать, в каких исторических условиях сражались и творили герои будущей книги Воронкова. Использование стиля «ретро» с обильным вкраплением цитат из источников описываемой эпохи не ново – сам Воронков более чем успешно его опробировал в книге, посвященной Давиду Яновскому. Из более ранних примеров можно вспомнить книгу Грекова о Чигорине. Естественно, эти цитаты должны быть связаны друг с другом авторским текстом. Общий фон официозной идеологической истерии тех лет у Воронкова передан достаточно точно, а его фраза о приветственной телеграмме в адрес немецких «товарищей» - вполне естественная (опять-таки, на мой непросвещенный взгляд) реакция с позиции сегодняшнего дня; не единственная, но одна из возможных. Ведь как «там», так и «здесь», шахматы служили пропагандистским средством прославления и укрепления существующего политического строя. Кое в чем вы и правы – вероятно, автору следовало бы обратить внимание на отличия в шахматной жизни в условиях обоих режимов и высказать свои соображения о причинах. Но все равно – как по мне, эти детали мало влияют на общую оценку того факта, что как советские так и немецкие власти в первую очередь преследовали свои далеко идущие политические цели и лишь в связи с ними проявляли заботу о своих подданных. И, думается, в данном контексте не столь уж и существенно, что шахматисты капризом судьбы неожиданно оказались в привилегированном положении. Кстати, по поводу «заботы» партии и правительства недавно в своем письме хорошо написал один мой московский приятель:
«Если мы что-то получали, за что не надо было платить, то не потому, что система о нас сильно заботилась (плевать ей было на всех на нас), а потому что со всех других сторон нас всех обирали, а часть этого возвращали, как безумное благодеяние со стороны партии и правительства, и мы все считали это в порядке вещей, потому что были так воспитаны с младенчества и не знали ничего другого».
Теперь о Богатырчуке. К Вашим строкам о нем как раз лучше всего применить Ваш же упомянутый призыв, вынесенный в конец «Кривого зеркала». Вы во многих других своих материалах стараетесь воздерживаться сами и предостерегаете других от навешивания ярлыков. Здесь же парой как бы мимоходных фраз о «служении оккупантам и покиданием вместе с ними родных мест» и «пособничестве нелюдям» Вы ставите на этой незаурядной исторической фигуре жирное клеймо, будто бы и не существует иных точек зрения. А ведь ваши прославленные земляки (к которым, насколько мне известно, Вы относитесь с огромным уважением) совсем по-другому отзываются о Федоре Богатырчуке. Например, Борис Спасский, который впервые познакомился с бывшим киевлянином в 1967 году в Канаде и сразу стал его горячим приверженцем (о чем он рассказывал в своих «вспоминках» в Чигоринском клубе в
И Виктор Корчной в своих недавно вышедших мемуарах «Шахматы без пощады» вспомнил добрым (в отличие от Вас) словом этого шахматиста и незаурядного человека: «…крупный врач-рентгенолог, он снискал популярность, глубокое уважение киевлян. Во время войны с Германией Киев был оккупирован немцами два года. Когда Красная Армия вынудила немцев отступать, Федор Богатырчук, который не мог простить большевикам мучения Украины при коллективизации, принял решение уйти вместе с немецкой армией…».
Если Вы не читали книги Богатырчука – обязательно прочтите, и многие события и их оценки могут предстать перед Вами совсем в ином свете. В том числе, и насчет «пособничества нелюдям». Это больной вопрос, достойный целой книги, а не короткого письма, поэтому я на нем здесь долго останавливаться не буду. Отмечу лишь, что в какой-то степени, этот этап его биографии стал результатом советской пропаганды. Еще в те годы люди (в т.ч. и Богатырчук) давно потеряли доверие к официозному бреду, которым советские СМИ обильно потчевали своих сограждан. Поэтому и сообщениям о зверствах нацистов первое время никто не верил – пока не пришлось убедиться в обратном… Спрашивается: сколько же горя должен был принести сталинский режим своему народу, чтобы собственные подданные ждали оккупантов как освободителей? А именно как освободителей (с цветами!), по свидетельству Богатырчука, встречали киевляне приход немецких войск!
На это обратили внимание и многие историки, объясняющие неудачи Красной Армии в начале войны не только экономической неподготовленностью. Потери 1941 года были неизмеримо больше, чем два года спустя – в плен врагу сдавались целые воинские части. И лишь когда советские люди на собственном горьком опыте познали сущность гитлеризма, и ненависть к врагу стала всенародной – тогда и произошел коренной перелом в войне.
Находясь на оккупированной территории, Богатырчук не мог предпринимать никаких легальных попыток создания национально-освободительного движения без санкции гитлеровских властей – в этом состояла трагедия как его самого, так и генерала Власова с соратниками. Для такого дела гитлеризм оказался крайне неподходящим во всех отношениях союзником. К сожалению, лидеры освободительного движения это поняли далеко не сразу… Показательно признание Богатырчука: «Увы, уже тогда Власов и все мы стали впадать в ошибку и отождествлять Гитлера с германским народом, предостерегая одновременно от отождествления Сталина с народом русским. Ни один из этих «вождей народов» своих народов не представлял и с их мнением меньше всего считался. Многие рядовые немцы и представители интеллигенции были настроены поддержать инициативу Власова, но не желавший слушать ни о каком компромиссе Гитлер был против, не позволив Освободительному движению стать таким, каким оно должно было стать».
Тема «коллаборационизма» вообще очень деликатна и не может оцениваться столь однозначно, как это делалось в советское время (речь, конечно, не идет о бесспорно доказанном участии в преступлениях нацистов). Сегодняшние оценки, как правило, звучат вполне взвешенно. Например:
«Для людей типа Богатырчука…, а таких были десятки тысяч, война, начавшаяся нападением Германии на СССР 22 июня 1941 года, была, может быть, и Великой, но вовсе не Отечественной, она стала продолжением Гражданской войны. Их обвиняли и продолжают ныне обвинять в предательстве родины, но СССР, против которого они воевали, родиной они не считали.
Здесь следует помнить, что большинство «идейных» коллаборационистов вовсе не были нацистами и себя с идеологией Третьего рейха не отождествляли, например, те же карачаевцы и балкарцы, поднесшие Гитлеру золотую сбрую, знать не знали о преступлениях нацистской Германии» (Яков Черкасский "Советские гитлеровцы", «Русская Германия", №№25-26,
Дал в свое время Богатырчук отповедь и на упрек в «покидании вместе с оккупантами родных мест»: «Что бы нас всех ждало, если бы мы решили остаться? В лучшем случае – продолжение прежнего беспросветного существования, да еще с клеймом «фашистского прихвостня». В нашем с женой возрасте на такое будущее еще можно было бы как-то пойти, но для молодых бегство из советского рая сулило шанс найти свободную жизнь в свободной стране».
О том, что его опасения были небеспочвенны, сегодня известно достаточно хорошо - за одно лишь пребывание на оккупированной территории можно было «загреметь» в ГУЛАГ на долгие годы. «Если наказание полицаев и бывших руководящих чиновников при нацистах можно рассматривать в целом как справедливое, то этого нельзя сказать об огромном количестве «пособников оккупантов». Под эту категорию можно было подвести практически любого человека, который жил «под немцами» и не участвовал в официально признанном партизанском движении. Женщина, чистившая картошку на немецкой кухне, имела немало шансов оказаться в ссылке. Равно как и аполитичный учитель, продолжавший преподавать детям чистописание или четыре правила арифметики. Или священник, который выполнял свой пастырский долг, крестил, венчал, отпевал в храме, открытом после прихода немцев. Лишь один пример: в 1945 году к 15 годам лагерей был приговорен молодой иерей Ливерий Воронов, принявший сан в оккупированном Пскове (до войны он успел получить образование инженера-химика). Лишь спустя десятилетие он был реабилитирован и затем долгие годы был профессором Ленинградской духовной академии». (А.Макаркин «Русские, обманувшие себя» «Совершенно секретно», №6,
Суммируя все вышесказанное, можно заключить: история и историография – занятие интересное, захватывающее… и очень нелегкое. Поэтому прошу считать мое письмо своего рода вкладом в укрепление взвешенности и сбалансированности публикаций Вашего сайта.
С уважением
Николай Фузик
г. Киев
Уважаемый Николай!
Спасибо за письмо. Честно говоря, не нашел предмета спора – Вы высказываете свои взгляды на затронутые вопросы. Может быть, в запале я недостаточно четко сформулировал то, что хотел написать.
1.Нужно иметь право своей предыдущей жизнью хулить прошлое, а не быть смелым тогда, когда за это ничего не будет.
2.У каждого есть предыстория. Мне знакомо более раннее творчество С.Воронкова , которое, как мне кажется, диссонирует с нынешним тоном.
3.В любой статье о лагерях, о судебной системе меня не покоробили бы даже выставленные в статье Воронкова «поясные» портреты Крыленко с Геббельсом, но в работе о шахматах их выставлять в одном ряду – это вызывает протест. Один – "свадебный генерал", другой – многое делавший в помощь шахматистам и для развития шахмат. Один уничтожал евреев, другой – еврей. Заметьте, я не пишу, что один плох, другой хорош. Если написано об участии в расстрелах – не суть важно, что один уничтожил больше другого. Чтобы было лучше понятно, приведу пример с Берия. До сих пор в мемуарах атомщики пишут об огромном вкладе Берии в развитие отрасли, в спасение жизней ученых, которых он переводил в шарашки. Лучше ли стал от этого «образ»? Конечно нет, он преследовал свои цели. Я же о другом: если мы говорим об атомщиках, то давайте объективно скажем, что и Берия для отрасли сделал многое, вместо того, чтобы потратить бумагу только на перечисления его низостей, о них – в другом месте.
4.По Богатырчуку.
Если говорить о ШАХМАТИСТЕ – нет никаких вопросов. Кстати, приведенные Вами мнения Спасского и Корчного связаны (текстом) именно с шахматистом, хотя сам слышал теплые слова о Богатырчуке из уст Бориса Васильевича. Наверное, надо было написать про Богатырчука, ушедшего с немцами, помягче. Но, по сути, я лишь говорю об осторожности перенесения его из «фашистских прихвостней» в «пламенного борца за справедливость борьбы с советской властью". Согласитесь, далеко не каждый бежал вместе с рентгеновским кабинетом с немцами, а если опасался, что мог быть подвержен репрессиям, то кто из наших с Вами родственников, не работавших у оккупантов, не боялся того же? Не смогу быть достойным оппонентом по теме генерала Власова, но для меня один из важнейших вопросов – национальный. Что-то не сохранилось утешающих свидетельств благородных действий власовцев по отношению к «недочеловекам», или они мне неизвестны.
5.Наконец, о сбалансированности у С.Воронкова. Не могу с Вами согласиться – чего нет, того нет. И прежде всего того, что Вы похвалили в нашем журнале и книге (спасибо). У С.Б. есть люди приятные и наоборот, и он на этом строит повествование, одним приписывая достоинства, другим – недостатки. Ну, а поскольку главный из последних – Ботвинник, то можно сочинить, что Михаил Моисеевич загубил книгу воспоминаний Левенфиша. Григорий Яковлевич умер в 1961 году (если мне память не изменяет), мог ли он в конце 50-х написать что-то смелое, недозволенное? Вряд ли: у Левенфиша всегда была насущная проблема заработка, чтобы обеспечить жен, детей. Он – талантище! – брался за все: рецензии, книги, сеансы, что угодно, лишь бы заработать. Для огорчения Григория Яковлевича могло быть вполне достаточно того, что могли ограничить размер книги, а значит – гонорар за нее, и это для него было самым скверным.
Писать про «румяного» Рохлина в другой публикации – тоже нехорошо. Яков Герасимович, конечно, фигура неоднозначная, но именно он придумал ленинскую фразу про «гимнастику ума» (дорогого стоит!), первую в мире кафедру шахмат (в институте имени П.Лесгафта), профсоюзные массовые турниры. Наконец, когда узнал, что ленинградский городской шахматный клуб отнимают, надоумил присвоить ему имя М.И.Чигорина! И многое, многое другое. Какое право имеет Воронков, описывая то, что организовал именно Рохлин, о нем писать столь пренебрежительно?!
Вот вкратце, что мне хотелось прояснить.
С уважением А.Кентлер