Накануне матча на первенство мира по классическим шахматам с Петером Леко 14-й чемпион мира Владимир КРАМНИК поделился с нашим корреспондентом международным мастером В.Барским некоторыми мыслями о тринадцати шахматных королях: от Стейница до Каспарова.

 

– С творчеством шахматных классиков я познакомился довольно поздно. Я родом из Туапсе, из российской провинции, а там были проблемы с шахматной литературой, можно было достать книжки только о более современных шахматистах – Карпове, Петросяне… Конечно, потом я восполнил этот пробел, и все же мне гораздо легче рассказывать о тех, с кем я встречался за доской – о Карпове, о Каспарове.

– А вообще, нужно ли современным молодым шахматистам изучать классику?

– Я считаю, если человек хочет добиться очень многого, то надо мысленно пройти через всю историю шахмат. Не могу объяснить это с четких логических позиций, но, на мой взгляд, совершенно необходимо впитать в себя всю историю.

– Начиная с Джоакино Греко?

– Такую древнюю, наверно, изучать не столь важно, потому что это только азы шахмат. Но уже творчество Филидора знать неплохо, а уж об игре Андерсена и Морфи просто необходимо иметь представление. Это должно помогать совершенствоваться.

ВИЛЬГЕЛЬМ-ЭКСПЕРИМЕНТАТОР

– Первым, кто начал осознавать, что шахматы, хотя и являются очень сложной игрой, все же подчиняются неким общим принципам, был Стейниц. До него шахматисты понимали только отдельные темы; например, Филидор выдвинул и отстаивал тезис: «Пешки – душа шахматной партии».

Мои впечатления о Стейнице и других шахматистах XIX века несколько обрывочны, поэтому просто хочу поделиться своими мыслями, навеянными просмотром их партий. Я довольно внимательно изучал матчи Стейница с Чигориным, Ласкером…

Стейниц начал смотреть на вещи глобально, подводить общую базу под отдельные выводы. Хотя, откровенно говоря, в его творчестве можно найти немало примеров того, как он принимал решения, не вполне соответствующие его собственным правилам. Стейниц начал докапываться до каких-то идей, но все-таки был далек от того, чтобы докопаться до сути.

Мне кажется, он слабовато чувствовал динамику; динамика явно была его слабым местом. Так, в матчах с Чигориным он постоянно шел черными на очень тяжелые позиции. Например, забирал пешку в гамбите Эванса, после чего отводил все фигуры на восьмую линию.

 

М. Чигорин – В. Стейниц

Гавана 1889

В подобной позиции хочется сдаться, а он отстаивал ее в матче три раза – в 1, 15 и 17-й партиях – и набрал полтора очка! Однажды даже выиграл, но позиция на диаграмме совершенно безнадежна для черных.

Стейниц был сильным практиком. У него была глубокие мысли, оригинальные идеи; например, он утверждал, что король – это сильная фигура, которая может сама себя защитить. Конечно, эта идея оригинальна, в некоторых случаях правильна, но все-таки нельзя сказать, что она относится к классическим основам игры.

До Стейница в шахматы просто играли, а он начал их изучать. Но, как часто бывает, первая попытка – это только попытка. При всем уважении к первому чемпиону мира я не могу назвать его основателем какого-либо учения. Он был экспериментатором и указал на то, что в шахматах наверняка существуют какие-то закономерности, о которых надо бы подумать.

 

ЭМАНУИЛ НЕКАТЕГОРИЧНЫЙ

– На мой взгляд, Ласкер – это первооткрыватель современных шахмат. Когда смотришь партии Стейница, то понимаешь, что от них веет позапрошлым веком. А у Ласкера много партий, про которые можно сказать, что их играл абсолютно современный шахматист. Ласкер – первое звено в цепочке «глобальных» шахмат, где учитываются разные элементы борьбы. Стейниц в основном упирал на какой-то один элемент позиции. Например, если у него лучшая пешечная структура и перспектива атаки на короля, то он считал свой перевес чуть ли не решающим. Ласкер же понимал, что существуют разные компоненты позиции, которые уравновешивают друг друга. Он осознал, что есть разные виды преимущества, и их можно преобразовывать одно в другое: тактическое перетекает в стратегическое, и наоборот.

Я считаю Ласкера намного более широким шахматистом по сравнению со Стейницем. Кстати, довольно показательно, что их матч на первенство мира 1894 года (не говоря уж о матч-реванше) оказался абсолютно «одноворотным»

Казалось, что играют два совершенно разных по глубине мысли шахматиста. Пользуясь современными критериями оценки, можно сказать, что у одного рейтинг порядка 2700, а у другого 2400. Поэтому Ласкер и выиграл столь убедительно, буквально «разорвал» соперника. На меня этот матч произвел очень сильное впечатление. Я знал, что Стейниц – великий шахматист, а смотрю партии – там идет избиение. Для меня это был, честно говоря, культурный шок; большего преимущества в матчах на первенство мира я никогда не видел, будто это и не матч за корону, а сеанс одновременной игры. Наверное, Стейниц уже сдал к тому моменту, но вроде бы не настолько, он еще показывал в турнирах вполне достойные результаты.

Ласкер – это великая фигура, он очень много глобального понял в шахматах. Недавно я снова посмотрел его партии и был поражен: для своего времени Ласкер знал необычайно много! Он первым понял важное значение психологических аспектов борьбы и начал учитывать их, первым начал варьировать свою стратегию и даже отчасти свой стиль в зависимости от соперника. Тогда как Стейниц придерживался одной концепции, он считал: вот это правильно, а вот это неправильно.

Ласкер осознал довольно сложную для тех времен (когда воспринимали шахматы категорично, в черно-белом цвете) мысль: шахматы – настолько сложная игра, что совершенно непонятно, как играть правильно, а как неправильно. Можно действовать в самых разных ключах. Ласкер был очень гибким и некатегоричным, пожалуй, первым некатегоричным шахматистом в истории. Он не мыслил такими категориями, как «это плохо, а это хорошо»; скажем, занял центр – хорошо, не занял – плохо. И в этом заключался большой шаг вперед в развитии шахматной мысли.

Мне кажется, в тот момент, когда Ласкер отнимал звание у Стейница, он настолько превосходил всех остальных, как никто и никогда. Такой пропасти больше никогда не было в истории шахмат. Пока не подросло новое поколение, не окрепли конкуренты, тот же Тарраш, Ласкер на три головы превосходил остальных.

– Трудно назвать Тарраша новым поколением, все же он был старше Ласкера на 6 лет…

– Мне кажется, Тарраш стал играть сильнее позже, меня не впечатляла его игра в те годы, когда Ласкер боролся за титул.

– Тарраш считал Ласкера выскочкой, потому что когда его самого уже называли «учителем Германии», Ласкер еще был никем. Стейниц вызывал Тарраша на матч, но тот уклонился.

– На меня Тарраш не произвел впечатления сильного шахматиста. У него были оригинальные идеи, но, как и все игроки того времени, он был подвержен категоричности. А Ласкер нет, и, наверное, за счет этого и выделился.

– Ласкер стал чемпионом в 1894 году, а знаменитый турнир в Гастингсе 1895 года выиграл Пильсбери, вторым был Чигорин и только третьим Ласкер. Все же были у него достойные конкуренты…

– Не спорю. Это очень личная оценка, но, на мой взгляд, по глубине, масштабности и силе игры Ласкер в начале 1890-х годов намного превосходил остальных. Да, этот период времени продолжался недолго, года два-три, потом его начали догонять – у него же, видимо, и научившись.

В то же время Ласкер – в какой-то степени недооцененная величина. Существуют легенды, что Стейниц – это суперстратег, а Ласкер – прежде всего психолог… Подобные легенды хотелось бы развеять.

– Кстати, далеко не все знают, что Ласкер возражал против приписываемого ему «психологического» воздействия на партнера и говорил: «Мои успехи базируются, прежде всего, на понимании силы фигур, а не на учете характера противника».

– Мне кажется, его некатегоричность позволяла ему в то время глубже других понимать шахматы. Он нарушал догмы, и все считали, что это делается «под соперника». А Ласкер начал осознавать, что эти догмы не так уж бесспорны. Вспомним, например, его знаменитый ход f4-f5 в партии с Капабланкой.

 

Эм. Ласкер – Х.Р. Капабланка

С.-Петербург 1914

12. f4-f5!?

 

Ласкер понял, что можно ослабить поле е5, поскольку его трудно использовать. А все стали говорить о психологическом подходе! Никакая это не психология, Ласкер поднял глубочайшую концепцию, которая сейчас применяется автоматически: отдал поле е5, но поставил забор слону с8. Он понял это глубже и раньше остальных. Поэтому тут дело не в психологии, у Ласкера позиционное понимание было очень глубокое.

Конечно, были и у него достойные конкуренты. Нельзя забывать о Рубинштейне, невероятном таланте, фантастическом шахматисте. Очень жаль, что он не стал чемпионом мира, – он понимал очень многое в шахматах. Порой Рубинштейн создавал подлинные шедевры, он намного опередил свое время, – чтобы понять это, достаточно посмотреть еще раз сборник его лучших партий. Почему же он не приблизился к чемпионству, для меня загадка. Может быть, нервы, может быть, практик был не очень хороший, но, конечно, масштаб дарования огромный.

Ласкер был чемпионом мира 27 лет. Он действительно огромная величина в шахматах, и в то же время тогда не все достойные претенденты могли сыграть матч на первенство мира, и не всегда подобные матчи играли сильнейшие.

ХОСЕ РАУЛЬ ГЕНИАЛЬНЫЙ

– Но Капабланка-то играл матч по праву!

– Капабланка просто гений. Он – исключение, которое не вписывается ни в какие правила. Я бы не сказал, что он что-то развил в шахматах… Такой человек мог появиться абсолютно в любой момент, как и Морфи: и в середине 20-го века, и в середине 19-го. Капабланка очень тонко чувствовал гармонию игры. В детстве мне очень нравилась его книжка «Капабланка учит шахматам», потому что автор очень просто, доходчиво и тонко формулирует определенные правила. (Правда, сейчас я не все его утверждения считаю правильными.)

У него был природный талант того типа, который, к сожалению, не приспособлен к огромной работе. Гипотетически можно утверждать, что, если бы Капабланка работал над шахматами, как Алехин или Ласкер, то намного ушел бы вперед. Но это, на мой взгляд, взаимоисключающие вещи: огромная работа не соответствует характеру его таланта. Ему это было не нужно. Капабланку можно сравнить с Моцартом, у которого, казалось, музыка лилась сама собой. Складывалось впечатление, что Капабланка даже не знал, почему делает тот или иной ход, он делал ходы просто рукой. Если бы он много работал над шахматами, то его игра могла бы и ухудшиться, потому что он начал бы что-то осмысливать. А Капабланке ничего не надо было осмысливать, надо было просто передвигать фигуры!

Говорят, он проиграл Алехину потому, что не доработал. Да нет, он правильно делал, что не работал, иначе потерял бы частичку своего уникального дара. Так что Капабланка стоит особняком.

В 1921 году он победил Ласкера. Кстати, Ласкер не так плохо играл в том матче, он все еще сохранял очень большую практическую силу. На мой взгляд, это первый матч на первенство мира, где оба соперника играли очень сильно. Это настоящий матч на первенство мира. Капабланка был моложе, энергичней и немножко сильнее. В последней партии Ласкер совершил грубейший зевок, но до этого шла равная и очень интересная борьба: плотная, вязкая.

В предыдущих матчах на первенство мира, которые играл Ласкер, или шло избиение, или оказывалось довольно много ошибок, как в его поединке со Шлехтером. А в матче Капабланка – Ласкер ошибок мало, шла серьезная игра. Ласкер – это глыба, а Капабланка – природный гений. Честно говоря, удивительно, как Алехин сумел его обыграть.

АЛЕКСАНДР ДИНАМИЧНЫЙ

– Считается, что во многом Алехину помогло его трудолюбие.

– А также характер, воля… Конечно, у Алехина тоже дар был огромный, масштаб таланта.

И все же трудно сказать, почему он обыграл Капабланку. Так случилось, суждено ему так было. Я согласен с Каспаровым, что Капабланка не выдержал высокой плотности борьбы. Все-таки в матче с Ласкером он давил, а соперник оборонялся. Хоть и огрызался время от времени, но больше оборонялся. Алехин же не только выдерживал напряжение, но еще и сам старался его увеличить. Может быть, Капабланка не выдержал такого дикого напряжения. Он привык проводить турниры более расслабленно, делать ничьи, на таланте выигрывать какие-то партии, занимать первое или второе место, отдыхать, попивать вино, – жизнь хороша!.. А тут вдруг – дикое напряжение. Матч получился очень длинным, партии были серьезные, боевые. Постоянно, в каждой партии Алехин пытался создавать чемпиону какие-то проблемы.

– Действительно ли Алехин – первый шахматист, кто начал по-современному работать над дебютом?

– Алехин, конечно, большой работяга. У него был стратегический талант, он первый, кто очень тонко чувствовал динамику. Ласкер начал понимать ее важное значение, но динамика не была основой его игры, он просто о ней помнил и иногда «ввертывал». Алехин же сделал ставку на динамику, и в этом направлении, наверное, он является первооткрывателем. Он показал, что можно – соблюдая, конечно, основные позиционные принципы – полностью ставить партию на рельсы динамики. Не искать долгосрочные преимущества, а начинать с первых же ходов плести своеобразную сеть, каждым ходом создавать угрозы, нападать.

– В конце 1920-х – начале 1930-х годов Алехин тоже очень сильно оторвался от остальных. Или не настолько, как Ласкер в свое время?

– Мне кажется, это случилось из-за того, что наступило некоторое «безвременье». Капабланка играл нечасто; в тех турнирах, что окончились триумфальной победой Алехину, не играли ни Капабланка, ни Ласкер. Еще не набрали силу ни Ботвинник, ни Керес, уже не теми были «старики». Конечно, Алехин был выдающимся чемпионом мира, но его отрыв, думаю, связан скорее с этим. Я бы не сказал, что в тех турнирах он показал нечто отличное от того, что демонстрировал до матча или в матче с Капабланкой, он играл примерно так же. Конечно, Алехин чуть обогатил свою игру, стал поопытнее, но я бы не сказал, что он внес в нее что-то новаторское. Почему же до матча он не отрывался от других, а после ушел в такой резкий отрыв? Честно говоря, не вижу в этом шахматных причин. В какой-то степени это показал матч с Эйве.

МАКС УНИВЕРСАЛЬНЫЙ

– Пятый чемпион мира – голландец Макс Эйве. Считается, что он завоевал корону несколько незаслуженно, чуть ли не случайно.

– Эйве – очень хороший игрок. Говорят, что Ботвинник положил начало системе глобальной подготовки, а мне кажется, что первым был Эйве. Он осознал важность дебюта и был блестяще готов в начальной стадии партии. К тому же он очень тонко чувствовал, в каком направлении надо вести дебютную работу. Все-таки Алехин, хоть и очень много работал, но часто блефовал, не раз применял явно сомнительные начала, причем, что меня удивляло, даже в очень важных партиях. Значит, он или не чувствовал, что дебют сомнительный, или надеялся, что и так пройдет. У Эйве постановка дебюта была капитальная, очень солидная и разумная. Он был весьма силен в дебюте.

– К тому же он первым стал привлекать в качестве помощников ведущих гроссмейстеров, например, Флора…

– Эйве очень грамотно подходил к делу, профессионально. Сам он был шахматистом достаточно универсальным. У него нет какого-то яркого стиля игры, поэтому его трудно охарактеризовать, вот он и недооценен. Он какой-то «скользкий», его трудно «взять в руки» и рассмотреть его стиль. Эйве – универсал. Я сам так до конца и не понял, в чем заключался его стиль. Может быть, в сочетании разных компонентов. Плюс хорошая нервная система, очень здоровый подход к жизни; очень спокойный, уравновешенный человек. Все вместе это привело к тому, что он стал чемпионом, причем абсолютно заслуженно, он нормально выиграл матч у Алехина.

Да, Алехин был немножко не в форме. Однако неправда, что он был не в форме весь матч. Он боролся неистово, а вначале играл просто блестяще. Поэтому говорить о том, что Алехин подошел к матчу в плохой форме, нельзя. Но в какой-то момент Эйве стад его переигрывать, и что-то сломалось в Алехине, он начал пропускать рюмочку-другую… Тут какие-то другие причины: может, психология, может, что-то еще. Так что дело не в плохой форме. В дебюте Эйве его не то чтобы «хватал», но держал в напряжении. Капабланка в дебюте отбивался от Алехина, который уже тогда слыл очень эрудированным шахматистом. А Эйве, как говорится, «шел в кость» и нередко выигрывал дебютные баталии. Причем не только в конкретных вариантах, а часто даже концептуально. Например, в славянской защите, которую они применяли за оба цвета, Эйве выиграл баталию.

Я посмотрел книжку о матче-реванше 1937 года, – опять был совершенно равный матч. Считается, что Алехин элементарно вернул себе корону. Мол, проиграл по пьянке, а потом бросил пить, взял и выиграл. Это абсолютно не соответствует действительности. Начнем с того, что в промежутке между матчем и матчем-реваншем Эйве имел положительный счет с Алехиным (3:1 по результативным партиям). То есть продолжал его обыгрывать, хотя Алехин бросил пить довольно быстро. В матч-реванше, как и в первом матче, шла равная борьба. Просто тогда в какой-то момент сломался Алехин, а тут неожиданно сломался Эйве, проиграл в какой-то момент несколько партий подряд. Что случилось, почему произошел такой сбой? Может быть, подсознательно Эйве не хотел оставаться чемпионом мира, на него психологически давил груз этого звания. Как бы то ни было, я считаю: все, что случается, случается закономерно, но миф о том, что победа в матч-реванше далась Алехину легко, необходимо развеять.

МИХАИЛ КОНЦЕПТУАЛЬНЫЙ

– И вот мы подошли к Михаилу Ботвиннику – первому чемпиону мира, с которым вы были лично знакомы.

– Ботвинник, конечно, –новая эра в шахматах. Я бы назвал его первым настоящим профессионалом, первым человеком, который понял, что в шахматах результат зависит не только от умения играть в шахматы. Он первым задумался над комплексной подготовкой к соревнованиям: не только дебюты, но и сон, режим, физическая готовность, – в этом он был, конечно, первопроходцем.

Скажем, читать про матч Алехин – Эйве современному шахматисту довольно забавно: партии переносятся, один перед игрой рюмочку пропустил, у другого какая-то деловая встреча перед самым началом игры… С Ботвинником подобное произойти уже не могло.

Как ни странно, мне кажется, он был достаточно неровным шахматистом. Его лучшие партии действительно очень высокого уровня, но временами бывали и провальные партии. Не знаю, с чем это связано. У меня сложилось впечатление, что он очень тяжело играл, в каждой встрече выкладывался полностью, напрягал все силы. Видимо, из-за такого колоссального напряжения у него иногда бывали провалы. Хоть Ботвинника и называли «железным»…

– Подобные срывы случались у Ботвинника в молодости, или только в более зрелом возрасте, после больших перерывов в игре?

– Мне кажется, случались всегда. Не турнирные срывы (хоть бывали и такие), а в отдельных партиях. И даже когда смотришь его матчи на первенство мира, то всегда в одной-двух, а то и трех партиях он почему-то «рассыпался». Это я у него заметил, но причину назвать трудно. Просто хотелось обратить внимание на этот момент, который почему-то обошли вниманием комментаторы. В любом случае, это не так важно, учитывая то количество по-настоящему выдающихся партий, которые он создал. Вообще, Ботвинник «поднял» в шахматах очень много концептуальных идей.

– Приходилось слышать мнение, что Ботвинник побеждал за счет характера, волевого настроя, а чисто шахматный талант был выше у некоторых его соперников.

– В какой-то степени я с этим согласен. С другой стороны, талант – такое явление, которое не существует в отрыве от других компонентов. Талант – это нечто неуловимое. Есть шахматисты, которые не добиваются выдающихся результатов, но считается, что они очень талантливы. Такой феномен имеет место. Но я считаю, что в шахматах, как и в любом другом виде деятельности, талант – это лишь одна из составляющих. И, может быть, она не намного более значима, чем, скажем, характер. А посему утверждение вроде «он человек талантливый, но у него что-то не сложилось, потому что характера не хватило», – ни о чем не говорит. Наверно, можно согласиться с тем, что чисто шахматный талант у Ботвинника был не капабланковский, но ему удалось достичь исключительных высот в других компонентах – в характере, в подготовке, а добиться этого, на самом деле, не легче. В этих областях он был гением. Так что все сказанное отнюдь не умаляет заслуг и значимости Ботвинника как шахматиста, потому что одно дело – потенциал, и совсем другое – его реализация. Шахматная карьера Ботвинника по сути – это карьера гения, хотя при этом, на мой взгляд, гением он не был.

– Сделал ли Ботвинник шаг вперед по сравнению с предшественниками в чисто шахматном творчестве?

– Он «поднял» ряд концептуальных вещей. Но, как бы «преступно» это ни звучало, я не считаю, что он продвинул шахматы, внес в них что-то совершенно новое – именно в саму игру. Однако его вклад в подготовку к игре огромен. Опять же, считать подготовку элементом игры или рассматривать отдельно – зависит от вкуса человека. На мой взгляд, подготовка является составной частью шахмат. И если сравнивать Ботвинника с Капабланкой, – а Капабланка был намного талантливее, был просто гениальным шахматистом, – то вклад в шахматы Ботвинника гораздо больше.

– Какое впечатление на юного Володю Крамника произвело личное общение с Патриархом?

– Очень хорошее, очень. Я понимаю, что он был противоречивой фигурой, и у его коллег могли быть к нему претензии. Мне приходилось слышать разные мнения, но я не хочу их комментировать; не из-за того, что пытаюсь самоустраниться, а просто я в то время, о котором мне рассказывали, не жил и своими глазами происходившее не видел, а потому делать какой-то «глубокомысленный» комментарий мне затруднительно. Я знал Ботвинника в его последние годы жизни, и он произвел на меня очень благоприятное впечатление.

Хочу отметить такой момент, который мне, честно говоря, показался странным: некоторое несоответствие его убеждений и его натуры. Ботвинник искренне верил в идеалы коммунизма; причем было видно, что он над этим много думал и действительно в них уверовал. И при этом он был очень интеллектуальный и интеллигентный человек, с манерами какого-нибудь петербургского профессора, не имеющего ничего общего с послереволюционной Россией. Как ему удавалось совмещать коммунистические убеждения и сущность истинного интеллигента – для меня загадка. Это несоответствие меня поражало. Ведь советская интеллигенция, как правило, отдавала дань идеалам коммунизма чисто конъюнктурно, таковы были правила игры.

Конечно, Ботвинник был очень категоричен. В этом заключалась, безусловно, его сила; мне кажется, по складу характера он должен был быть категоричным. Но в отношениях с окружающими эта категоричность, наверно, мешала, поэтому у Ботвинника было немало трений с людьми.

ВАСИЛИЙ ФИЛИГРАННЫЙ

– Как можно охарактеризовать седьмого чемпиона мира – Василия Васильевича Смыслова?

– Это, как бы точнее выразиться,.. правда в шахматах! Смыслов – это шахматист, который играет очень правильно, правдиво, у которого очень натуральный стиль. Почему, кстати, вокруг него нет какого-то ореола, налета мистицизма, как, скажем, у Таля или Капабланки? Потому что Смыслов в шахматах не артист, его игра не артистичная, не яркая. Но мне его стиль очень импонирует. Детям, которые хотят научиться играть в шахматы, я бы посоветовал в первую очередь изучать партии Смыслова. Потому что он играл так, как надо; его стиль максимально приближен к некоей виртуальной «истине» шахмат. Он пытался в каждой позиции делать сильнейший ход, и, очень возможно, по количеству сильнейших ходов Смыслов превзошел многих других чемпионов мира. Этим он мне как профессионалу очень импонирует. Я понимаю, что любителям интереснее ошибки, взлеты, падения. Но если смотреть на шахматы с чисто профессиональной точки зрения, то я считаю, что Смыслов явно недооценен.

У него были очень хорошо поставлены все компоненты игры. Смыслов блестяще играл эндшпиль, и вообще игра у него лилась, как песня. Смотришь его партии – и возникает ощущение какой-то легкости, как будто рука сама делает ход, а человек при этом совершенно не напрягается, попивает кофе или почитывает газету! Ощущение какой-то моцартовской легкости! Нет никакого надрыва, напряга; все просто, но блестяще. Этим Смыслов мне очень импонирует; я очень люблю его партии.

– Смыслов и Ботвинник сыграли друг с другом чуть ли не ровно сто партий, провели три матча на первенство мира. По современным меркам, качество тех партий высокое?

– Да, это уже настоящее качество игры. Конечно, случались какие-то ошибки, матчи ведь длинные, но в среднем уровень игры очень высокий. Единственное, у них бывали зевки, но я бы не сказал, что это сильно влияет на общую оценку уровня игры. А вот средняя сила хода была очень высокой.

– Нашла коса на камень – соперники оказались достойны друг друга?

– Да, шла, в общем и целом, равная борьба, хоть соперники исповедовали разные подходы к шахматам. Мне в какой-то степени жаль, что Смыслов не пробыл чемпионом мира дольше, потому что он, на мой взгляд, шахматист по-настоящему выдающийся. В 63 года он играл финальный матч претендентов! Это говорит о высочайшем классе игры. Шахматисты энергетического подхода в таком возрасте уже не могут играть на таком уровне, а значит, Смыслов играл не за счет энергии, напора или характера, – он глубоко понимал шахматы. Ботвинник, при всем его величии, ближе к 60 начал сдавать, хотя и довольно долго держался. Но феномен Смыслова ни с чем не сравнить.

Может быть, он пробыл чемпионом не так долго, потому что не так уж хотел этого чемпионства. Мне кажется, Василий Васильевич по характеру не тот человек, для которого это очень уж важно. При определенном стечении обстоятельств Смыслов мог оставаться чемпионом мира лет 15.

– Смыслов играл так же, как и до него?

– Нет, он играл в другие, в свои шахматы. Он был мастером позиционной игры, и в позиционном отношении намного превосходил своих предшественников. В дебютной подготовке, в тактике он тоже был очень хорош, но не более того. У Смыслова не было каких-то невероятных концептуальных замыслов, но он обладал филигранной точностью и свои идеи воплощал в жизнь «миллиметр в миллиметр». Наверное, его можно назвать первым шахматистом высочайшей чистоты игры. В какой-то степени Смыслов стал родоначальником того стиля, который потом с блеском развил Карпов: постепенное нагнетание позиционного давления, основанное на расчете коротких вариантов с точностью аптекарских весов.

МИХАИЛ-ИНОПЛАНЕТЯНИН

– Таля я почти не знал, но мне посчастливилось сыграть с ним пару партий. В 1990 году в Москве проходил сильный опен-турнир, в котором играл и Таль. Мне было его очень жалко, потому что выглядел он ужасно. В основном турнире мы так и не встретились, а в выходной день организаторы устроили блицтурнир и турнир по 15 минут.

– И как вы сыграли?

– В блиц вничью, а по 15 минут я даже выиграл – Таль пожертвовал фигуру, потом вторую без особой компенсации; он просто куражился, веселился – отдыхал, одним словом, поэтому результат в данном случае не имеет никакого значения. Таль по-прежнему мог очень сильно играть, если напрягался. И, кстати, в блицтурнире он выступил очень прилично, мы с ним поделили 2-3 место. Мне было тогда 15 лет, играл я не особо сильно, зато голова соображала очень быстро. А блицтурнир получился неплохой: из 12-ти человек 10 гроссмейстеров, один международный мастер и я, мастер ФИДЕ.

Один момент из партии с Талем запал мне в память. В сложной и примерно равной позиции у нас оставалось где-то по полминуте времени. Я делаю ход и замечаю, что у соперника появляется в ответ очень замаскированный тактический удар. А времени совсем мало, ходы делаются просто руками. И мне мгновенно наносят этот удар, после чего моя позиция становится безнадежной! Меня это не то чтобы поразило – я понимал, что это Таль, но Таль, который уже тяжело болен... Иной этот довольно сложный тактический удар и в классической партии не нашел бы. Правда, на падающих флажках партия закончилась вничью вечным шахом.

Таль – это звезда, настоящий шахматный гений. Насколько я понимаю, этот человек был абсолютно лишен амбиций и играл в шахматы в первую очередь для своего удовольствия – он наслаждался игрой. Такой подход абсолютно не профессионален. Но талант был настолько невероятный, что даже с таким подходом, будучи в этом смысле любителем в шахматах, Таль стал чемпионом мира.

В детстве я изучал не так много его партий; как я уже говорил, в провинции шахматных книг было не так много. Когда подрос, то, конечно же, партии Таля посмотрел. Могу сказать, что на самом деле это очень сильный позиционный шахматист, хотя на нем как бы стоит штамп тактика. Действительно, тактику он видел прекрасно; просто Таль, как любой шахматист такого уровня, был очень многогранен. В конце 70-х – начале 80-х у него была вторая волна успехов, и он играл очень строго, позиционно, выиграл массу блестящих позиционных партий.

– Считается, что на него так повлияло сотрудничество с Карповым.

– Не думаю. Конечно, сотрудничество с Карповым в какой-то степени ему помогло, хотя бы потому, что отвлекало Таля от, скажем так, тех удовольствий в жизни, которые нравились ему помимо шахмат. Вместо этого он работал, занимался шахматами. Но не думаю, что все дело в этом сотрудничестве, – просто Таль выдающийся разносторонний шахматист. Конечно, его подход к шахматам не мог не сказаться. Ему бы еще ботвинниковский характер, и вообще непонятно, как с ним бороться...

– Но, может быть, все вместе не бывает – дается или одно, или другое?

– Да, так не бывает. Это еще один момент, который важно обсудить: нет шахматистов без слабостей. Сильная сторона в какой-то степени порождает слабую. Сочетание сильнейших качеств Таля и Ботвинника невозможно, потому что это две как бы взаимоисключающие друг друга (в шахматном плане) фигуры. Талевское дарование, его подход к игре, легкость, огромная творческая энергия – все это давало ему огромные преимущества, но имело и глубинные недостатки. Наверное, с таким подходом невозможно быть чемпионом мира, скажем, 15 лет. Это яркая вспышка, звезда, которая взлетела и упала, и другого пути у таких людей, видимо, нет. Образно говоря, эта звезда излучала столько энергии, что подобный напор человек не может сохранять много лет, он сгорает.

Говорить о Тале трудно, потому что он необычный, очень яркий, это какое-то явление природы. Я абсолютно уверен, что и не в шахматах он бы добился больших высот. У него от природы была фантастическая острота и яркость мысли. Будь он ученым, наверное, стал бы Нобелевским лауреатом. Таль был человеком не от мира сего. И, кстати, многие люди, которые его лично знали, говорили, что он не имеет ничего общего с homosapience. Это какой-то инопланетянин! Поэтому и шахматы у него были какие-то «инопланетные». Обсуждать его шахматы – все равно, что рассуждать о том, как выглядит Господь Бог.

ТИГРАН СБАЛАНСИРОВАННЫЙ

– Следующий чемпион мира – более земной?

– Да, он как раз очень земной. Надо очень глубоко изучить творчество Петросяна, чтобы составить о нем четкое представление. Он, как бы поточнее сказать, очень «скрытый», что ли. Можно сказать, что Петросян – это первый Защитник с большой буквы. Это человек, который первым продемонстрировал, что можно защищать почти любые позиции. Петросян – это человек, который привнес в шахматы элемент защиты; тот элемент, который сейчас все более и более раскрывается. Он показал, что шахматы – игра с огромным количеством ресурсов, в том числе и защитных.

Петросян – очень глубокий, очень непростой для понимания шахматист. Мне кажется, его не совсем правильно подают. Это один из немногих шахматистов, после изучения сборника партий которого у меня не сложилось четкого мнения о его почерке. В Петросяне есть что-то загадочное. Он был блестящим тактиком и блестящим стратегом. Но позиционный элемент в его творчестве, пожалуй, был все же не уровня Смыслова. Хотя почему-то считается, что Петросян – мастер позиционной игры. Безусловно, он шахматист такого уровня, который все мог делать здорово, но я не считаю, что позиционная игра – это конек Петросяна. Его сильнейшие стороны – это, безусловно, оборона и очень яркое тактическое зрение, благодаря чему, кстати, он был так силен в защите. Ведь преуспеть в защите можно, только будучи блестящим тактиком, чтобы видеть за соперника все возможности, все тактические нюансы. Я бы даже высказал такую «крамольную» мысль, что атака – в большей степени позиционное мастерство, чем защита. Атаковать можно, исходя главным образом из общих соображений, а защищаться надо конкретно. В обороне расчет вариантов и учет конкретных особенностей позиции имеют намного большее значение, чем при наступлении.

Безусловно, надо отметить блестящее петросяновское чувство опасности. В определенной степени, это качество соприкасается с мастерством защиты. Петросян очень издалека видел опасность. Мне также кажется, что он мог быть очень неожиданным.

– Складывается впечатление, что он довольно медленно развивался и вышел на свой пик уже за 30.

– По ощущениям, он вообще такой очень «плавный» человек: размеренный, спокойный, сбалансированный, с хорошей нервной системой, очень цельный. Так Петросян и развивался: без срывов, планомерно, не торопясь, шел к цели.

БОРИС МАСШТАБНЫЙ

– А какой Борис Васильевич Спасский?

– Тут я, пожалуй, соглашусь с «официальной версией»: он первый настоящий современный универсал.

Мне очень нравится его широкая, масштабная игра. Думаю, он и сам такой широкий человек, который на мелочи большого внимания не обращает. Игра Спасского напоминает игру Кереса, но у Бориса Васильевича больше выдумки, фантазии. У Кереса, на мой взгляд, были некоторые проблемы с фантазией.

Спасский – тоже очень правильный игрок, и этой своей «классичностью» он похож на Смыслова. Но Смыслов – спокойный шахматист, а Спасский – наступательный. Он вобрал в себя качества разных шахматистов. Он похож на Алехина тем, что очень ценит время. Он очень хороший стратег. Может быть, у него не до конца было отточено тактическое мастерство, иногда он немножко просчитывался. Мне кажется, Спасский очень сильно вкладывался в каждую партию, и шахматы были отражением его натуры. Приятно смотреть на его игру: масштабную, по всей доске. Везде он успевает, захватывает пространство, давит и там, и сям... Я довольно внимательно изучал матч Фишер – Спасский, и могу сказать, что Спасский, в общем-то, в игре не уступал Фишеру.

– А в чем же уступал?

– У него случались совершенно невероятные одноходовые зевки, буквально в половине проигранных им партий. Я не понимаю, что с ним произошло. Действительно, наверное, фишеровская энергия, дикий напор сметали любого, даже такого человека как Спасский. Но если убрать эти грубые ошибки, то по игре-то матч был равный. А считалось, что он чуть ли не «одноворотный». Это один из немногих матчей на первенство мира, где счет не соответствовал реальному раскладу сил. Во второй половине Спасский давил, Фишер убегал от него со всех ног в каждой партии. Может быть, в поединке с Фишером Спасского погубила его невосприимчивость к мелочам: где-то чуть-чуть недосчитал, где-то чуть-чуть подзевнул, в выигранной позиции «ляпнул», решил, что уже по любому хорошо и не стал считать... Так его сильная сторона обернулась слабостью. Может быть, леность подвела. Я, например, слышал, что Спасский не так много занимался шахматами. Немножко профессионализма ему не хватило.

Спасский был недостаточно жесткий, недостаточно нацеленный на результат. Мне кажется, для него большого значения не имело, играть ли матч на первенство мира или выступать в первенстве Ленинграда – подход, подготовка у него были одинаковыми. Ну и, конечно, в какой-то степени ему не повезло: он попал в эру Фишера; мало кто из чемпионов мира против него устоял бы!

– Какое впечатление произвел Спасский при личном знакомстве?

– Мы немало с ним общались, играли за один клуб, я даже как-то гостил у него дома. Он глубоко порядочный человек, искренний, умный и бесхитростный. Я очень люблю и ценю эти качества.

А его высочайший шахматный класс очевиден. Мы при встречах иногда немножко смотрим какие-то позиции: он очень быстро и точно схватывает их суть, его предложения всегда в тему. Как ни странно, о Ботвиннике я такого сказать не могу. Так мне показалось, когда я был в его школе. Конечно же, предложения Ботвинника всегда были очень интересны, но иногда он предлагал что-то «не то». Редко очень, но такое бывало. А Спасский – нет, он всегда бьет в точку. Он может не досчитать какой-то вариант, но направление игры схватит за 15 секунд! Показателен и такой эпизод. Три года назад мы с ним играли в турнире, посвященном юбилею Корчного, и Спасский, которому было уже за 60, образцово-показательно обыграл в одной из партий Шорта. Причем в позиции такого типа, где Шорт традиционно силен, англичанина просто не было видно!

Может быть, Спасский в силу разных обстоятельств не до конца раскрылся, но в любом случае его партии, сыгранные в лучшие годы, очень значимы.

– Значит, Спасскому не повезло – попал в эру Фишера!

– Некоторым шахматистам не повезло еще больше: они наверняка стали бы чемпионами мира, если бы рядом не было какого-то гения.

РОБЕРТ ДЖЕЙМС ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЙ

– Что сказать про Фишера? Возникало ощущение, что этому человеку суждено стать чемпионом мира и ничто не сможет его остановить. Было ощущение предопределенности. Он начал идти издалека, а всем уже все ясно! По-моему, уже лет за пять до того, как он стал чемпионом мира, это всем было абсолютно ясно. Такой напор!.. Спасский, что называется, попал под машину. Думаю, любой другой чемпион тоже проиграл бы Фишеру. И не потому, что они играли намного слабее, а просто у Фишера такая судьба, что он прорвал бы любой кордон.

– Фишер был выше других за счет напора, понимания?..

– В какой-то момент так сложилось, что у него было вообще все: и энергия, и напор, и подготовка, и сила игры... Как будто все лучи сомкнулись в одной точке! У него просто не было слабостей, – ну как с таким человеком бороться?! У всех выдающихся шахматистов бывает период, когда все сходится; мне кажется, пик Фишера пришелся на претендентский цикл и матч со Спасским.

– Считается – и Каспаров, вроде бы, высказывал такую точку зрения, – что именно с Фишера начались современные шахматы.

– Нет, я считаю, что Спасский играл в не менее современные шахматы, чем Фишер. Фишер – это первооткрыватель современной дебютной подготовки. В отличие от Ботвинника, который просто понял значимость подготовки, Фишер вывел ее на современный уровень: ставить проблемы сопернику на каждом ходу любым цветом в любом дебюте. Фишер мгновенно «загружал» по полной программе, ставил проблемы с первого хода! Эти «шахматы высокого напряжения» потом усовершенствовал Каспаров, который, как мне кажется, в какой-то степени последователь Фишера. Фишер – это первый шахматист, который держит тебя в напряжении от первого до последнего хода, ни на один ход не дает передышки. Будь то позиционная партия или тактическая, у него установка: всегда создавать противнику наибольшее количество проблем. Он играл в очень «энергетические» шахматы.

– И что, он сгорел?

– Не знаю. Жаль, что Фишер бросил играть, его матч с Карповым был бы очень интересен.

Хочу высказать такую мысль. Чем больше развиваются шахматы и чем сильнее стали играть шахматисты, тем менее ясно выражен их стиль, тем меньше шахматистов с какой-то четкой манерой игры. Все идет в сторону универсализации. Нельзя сказать, что у Фишера был какой-то четкий почерк, – он был универсален.

Можно сказать, что это какой-то собирательный стиль. В лучшие годы у него были чистота Смыслова, универсальность Спасского, энергия Алехина... Единственное его относительно слабое место – все-таки он играл очень рационально и в рваных, иррациональных позициях был не так силен. Здесь его Спасский превосходил. Фишер был шахматистом ясного плана игры. В этом отношении показательна победа Спасского в 11-й партии их матча, когда в варианте отравленной пешки он буквально разорвал Фишера. Причем дело было не в дебютной подготовке, а просто Фишеру тяжело давались такие шахматы. Конечно, это все тончайшие нюансы, попытка найти какую-то слабую сторону и показать, что это все же человек. Фишер и сам признавал эту свою слабость. Чаще всего такие шахматы он обходил.

Его сила – кристальная ясность замыслов. Фишер здорово играл испанскую партию, просто здорово. Этот дебют, в котором очень трудно создать хаос на доске.

АНАТОЛИЙ УДИВИТЕЛЬНЫЙ

– Можно до бесконечности спорить о том, как бы закончился матч Фишер – Карпов. На ваш взгляд, у Карпова были шансы?

– Да. Мне представляется, что шансы Фишера были бы повыше, но и Карпов имел бы свои козыри. Думаю, в первую очередь за счет подготовки, потому что Фишер все-таки был «одинокий волк». У него не было серьезных помощников, а дебюты он играл достаточно рискованные. Шанс Карпова заключался в том, чтобы создать Фишеру дебютные проблемы.

Кстати, замечу, что очень позитивный счет с Фишером имел Геллер. А Геллер как раз «дебютчик», который очень глубоко разрабатывал свои схемы, и Фишеру с ним было непросто.

По игре Фишер в тот момент, на мой взгляд, превосходил Карпова. Но если бы дебютное преимущество Карпова оказалось весомым, то матч протекал бы в равной борьбе.

– Карпов продолжает линию универсализма?

– Да, конечно. Но еще в его игре есть некая загадочность; он умел делать то, что не может никто другой. Мне о нем говорить легче, чем об остальных чемпионах, потому что моей первой шахматной книгой был сборник партий Карпова. Я его изучал с самого детства, а потом еще сыграл с ним немало партий. Он был универсальным шахматистом: хорошим тактиком, здорово считал варианты, позиционно был очень силен, но у него была отличительная черта. Говоря полушутя-полусерьезно, он опроверг постулат Стейница, который гласит: имеющий преимущество обязан атаковать под угрозой потери этого преимущества. А Карпов, имея преимущество, начинал стоять на месте, и его преимущество увеличивалось! По-моему, никому ни до, ни после такое не удавалось; как это возможно, я не понимаю. Этот компонент его игры меня всегда поражал и восхищал. Когда, казалось бы, пора начинать решающую атаку, человек ходит а3, h3, и позиция соперника рассыпается.

Карпов обыграл меня в Линаресе-94, в том турнире, где он набрал 11 из 13-ти. Я получил эндшпиль похуже, но вроде ничего страшного. Делаю какие-то нормальные ходы и совершенно не понимаю, почему у меня вдруг становится проиграно. И после партии я ничего понять не мог, хотя был уже шахматистом первой десятки. Это одна из немногих моих партий, после которой осталось ощущение, что я какой-то дурак и ничего не понимаю в шахматах! Такое крайне редко бывает с шахматистами высокого уровня, обычно ты хотя бы понимаешь, почему проигрываешь. Этот момент трудно описать словами, но в нем есть что-то неуловимое, что-то специфично карповское.

 

А. Карпов – В. Крамник

Линарес 1994

22.h3 ¥f8 23.g4 h6 24.f4 ¥f3 25.¦d2 ¥c6 26.g5 hg 27.fg ¤d7 28. ¤:f8¤:f8 29.¦d6 b4 30.¤e4 ¥e8 31.¤g3 ¦d8 32.¤f5 ¦:d6 33.¤:d6 ¥g6 34.¥:g6 ¤:g6 35.¤:c4 ¤d8 36.¦e4 b3 37.ab ¦d3 38.¢g2 ¦:b3 39.h4 ¤f8 40.¦e8. Черные сдались.

А во всем остальном Карпов – просто очень сильный универсальный шахматист, не так сильно отличающийся от других. Но это «ноу-хау» резко выделяло его среди шахматистов высокого уровня.

– У него сильны игроцкие качества?

– Да, он, конечно, игрок. И еще я ни у кого не знаю таких бойцовских качеств. Когда я начинал играть в супертурнирах, меня поражало его умение в секунду перестроиться. Вот Карпов играет партию; на него давят, он шесть часов обороняется, укрепляется – пробить его очень трудно, благодаря блестящему счету вариантов он очень цепко защищался, – и вроде бы почти уже делает ничью. Соперник немножко расслабляется, и позиция становится совсем равной. Любой человек тут же согласился бы на ничью и радовался, что эта пытка наконец-то закончилась. Но Карпов в ту же секунду мог начать играть на выигрыш! Он очень легко забывал о том, что происходило на доске до настоящего момента, умел отключаться от истории позиции. Карпов эмоционально не был подвержен перепадам настроения; возникало ощущение, что он только что пришел и сел играть партию. Если видит, что у него есть какой-то шанс, то пытается его использовать.

Вспомним победу Карпова в последней партии матча в Багио. Ведь Корчной в конце матча начал его переигрывать, уж не знаю почему, может, Карпов устал. Видно было, что преимущество перешло к Корчному. И тут Карпов выдает совершенно блестящую партию! Как будто ничего не было, как будто 5:2 не превратилось в 5:5, как будто не было тяжелейшего доигрывания, когда он проиграл чуть худший ладейник, – как будто вообще ничего не было и это первая партия матча! В состоянии дикого напряжения, когда от исхода матча зависела вся его дальнейшая судьба, он играл, как будто играет у себя дома на кухне тренировочную партию: совершенно свободно, раскованно. Конечно, боец он невероятный!

– Чтобы добавить «человеческих черт», какие у Карпова были относительно слабые стороны?

– Мне кажется, он не обращал большого внимания на стратегию. Как я уже говорил, он легко забывал о том, что происходило на доске, и, возможно, ему немножко не хватало глубинной стратегической нити в игре. Карпов – шахматист большого количества коротких, 2-3-ходовых операций. Оп – перевел коня, оп – захватил пространство, оп – ослабил пешку... Мне кажется, от природы он не был стратегом. И, как Фишер, мог несколько растеряться, когда на доске возникал хаос. Но все эти «слабости», конечно, весьма условны.

Наверное, иногда он бывал чересчур уверен в себе. Он настолько верил в то, что при необходимости всегда найдет спасение, что порой допускал «излишества». Карпов наверняка понимал, что его позиция ухудшается, но, скорее всего, думал: «Все равно я его там как-нибудь переиграю!» И возникало ощущение безнаказанности, а когда он встретился с Каспаровым, это его подвело. Если в первом матче Карпов еще довольно часто выкручивался из сомнительных ситуаций, то с каждым новым матчем ему это удавалось все реже и реже. Наверное, ему не хватало какой-то строгости в игре; может быть, потому, что до появления Каспарова он довольно значительно превосходил всех остальных. Так что вначале не было необходимости в особой строгости, а когда такая необходимость появилась, уже трудно было переучиваться.

– Но ведь Карпов, наверное, тоже рос во время матчей с Каспаровым?

– Конечно, Карпов тоже прогрессировал; как и любой выдающийся шахматист, он обогащал свою игру. Но его рост был все-таки медленнее, чем у Каспарова, который развивался с какой-то фантастической скоростью. В матчах 1984 и 1985 годов играли два совершенно разных шахматиста. Образно говоря, Каспаров образца 85-го года может дать пешку и ход Каспарову образца 84-го года. Способность к обучению всегда была сильной стороной Каспарова. Наверняка эта черта очень сильна и у Карпова, но Каспаров в этом его превзошел.

ГАРРИ БЫСТРОМЕНЯЮЩИЙСЯ

– Каспаров вообще явление в шахматах. Можно о нем так сказать?

– Да, конечно. О Каспарове вообще трудно говорить. Во-первых, потому, что это отчасти моя эпоха, я сыграл с ним множество партий, а во-вторых, потому, что это шахматист практически без слабых мест. По крайней мере, я не знаю, какие у него были слабые места в его лучшие годы. О Каспарове можно писать целые книги.

Конечно, он невероятный работяга, думаю, еще похлеще Фишера. Каспаров – это сплав удачного стечения обстоятельств: хороший тренер в детстве, хорошие условия для занятий, невероятная сила воли. Пожалуй, по силе воли Каспаров сравним с Ботвинником, но он превосходит своего учителя тем, что намного гибче. Как я уже говорил, категоричность Ботвинника являлась его сильной стороной, но все же имела свои недостатки, а Каспаров хоть и категоричен, но открыт для любых изменений. Он может, скажем, через полгода поменять свое шахматное мировоззрение. Каспаров впитывает в себя, как губка, все изменения; все, что видит, очень быстро и удачно перерабатывает и включает в свой арсенал. Думаю, в этом главное отличие Каспарова ото всех других шахматистов.

Объективно говоря, Карпов его многому научил. Наверное, перед началом первого матча Каспаров не понимал все глубинные достоинства Карпова, потому что их можно осознать только тогда, когда начинаешь с ним играть. Карпов невероятно многому научил Каспарова в матче 1984 года. Как видно по следующим их матчам, Каспаров здорово усилился в тех областях, где как раз был очень силен Карпов.

Безусловно, талант Каспарова огромен. Нет таких компонентов в шахматах, которые у него не получаются. У многих чемпионов мира было что-то, как говорится, «не их». А про Каспарова нельзя такого сказать: он может все. Если ему надо блестяще заиграть какой-то тип позиций, то он его заиграет блестяще. Для него в шахматах нет ничего невозможного.

Однако невозможно делать все блестяще в один момент. Почти в каждый момент его карьеры в игре Каспарова есть стороны, которые можно назвать слабыми, потому что нельзя на всем сконцентрироваться одновременно. Но уязвимые места, где он чуть-чуть «проседает», у него не являются перманентными, он может закрыть их в течение 2-3 месяцев. Однако сразу же, как Тришкин кафтан, откроется какая-то другая слабость. А какая – ты не знаешь. Очень важно уметь воспользоваться такими «быстропроходящими» слабостями; потому что потом их уже не будет.

Очевидно, в 1984 году у Каспарова были некоторые проблемы с обороной, где-то он был чересчур импульсивным, излишне агрессивным. Но уже в 1985 году он играл по-другому. Каспаров умеет осознать, что у него не получается в данный момент, и умеет очень хорошо построить работу, чтобы прикрыть свои слабости. Способность к обучению у него невероятная, такой больше ни у кого нет!

– В 1995 году, когда Вы помогали Каспарову на его матче с Анандом, все-таки: кто кого учил?

– Оба. Я думаю, у меня тоже есть определенная способность к обучению. Может быть, не на уровне Каспарова, но есть. В принципе, мы просто работали, Каспаров хотел выиграть матч, я ему помогал, и двойных мыслей – чему-то у него подучиться – у меня не было. Наверное, оба что-то вынесли от общения друг с другом.