Проследить шаг за шагом биографию любого выдающегося шахматиста – казалось бы, что может быть проще! Ведь сохранились таблицы всех мало-мальски значимых турниров, а одним нажатием клавиши можно получить из базы данных компьютера тексты многочисленных партий, сыгранных бог весть когда. Да и отсутствие техники не явится серьезным препятствием: в шахматных книгах, словарях и журналах можно найти искомую информацию. Особым вниманием шахматных литераторов пользовались чемпионы мира и их матчевые соперники. Именно они и поединки между ними определяли направление развития шахмат на каждом временном отрезке.

Участник двух матчей на мировое первенство Михаил Иванович Чигорин – не исключение. Более того, ему,  основоположнику шахматной школы единственной страны в мире, вознесшей шахматы на уровень государственных приоритетов, посвящено немало книг и статей. Хрестоматийными стали работы Н. Грекова, изданные в период с 1939 по 1952 годы, книги В. Панова (1963, 1968 гг.), издание в «черной» серии (1972 г.). Добавим сюда книги Е. Боголюбова (1926 г.), И. Романова (1960 г.), М. Юдовича (1985 г.), последнее издание, подготовленное петербургскими авторами во главе с А. Халифманом и вышедшее в Софии в прошлом году.

Но если выйти из рамок чисто шахматной деятельности Михаила Ивановича, то о его жизни останутся весьма скудные сведения, собранные еще в тридцатые годы выдающимся историком шахмат М.С. Коганом и кочующие из книги в книгу с разной степенью закавыченности.

Никакой помощи биографам не оказал сам Чигорин. Видимо, стесняясь своего происхождения, места службы, не сложившейся личной жизни, он при необходимости подправлял скупые сведения несуществующими подробностями. И психологически это было легко объяснимо: великий игрок привык давать поводы для восхищения всей своей шахматной деятельностью – и за доской, и журналистской, и общественной. В своей же биографии Чигорин ничего достойного себя не видел – это был его крест, от которого он готов был избавиться при первой же возможности.

Так, в газете «Новое время», в которой Михаил Иванович вел шахматный отдел с 1890 г. до конца своей жизни, 19 января 1892 года появилась биография Чигорина, согласно которой он «после окончания курса [Гатчинского сиротского института – А.К.] поступил на службу в Министерство Государственных имуществ, откуда через несколько лет вышел в отставку в чине губернского секретаря». На самом деле, курса Чигорин не окончил, в Министерстве имуществ не работал, а на единственном месте службы провел более одиннадцати лет.

Адекватно времени, что, впрочем, вполне извинительно, писали и авторы «чигорианы», творившие на разных этапах строительства социализма. Жертва самодержавия и борец с царизмом, умирающий от нищеты Чигорин с той или иной художественной силой отражен ими в соответствии с правилами социалистического реализма. Пожалуй, более всех преуспел В. Панов. Вся книга известного мастера «Рыцарь бедный» построена на том, что Михаил Иванович никогда не получал более 30 рублей в месяц, всю жизнь ненавидел представителей правящих классов, да еще боролся со злопыхателями во главе с С. Алапиным. На самом деле зарплата у Чигорина всегда была выше, он имел влиятельных знакомых, преклонявшихся перед его талантом, а в последние годы жизни отношения с Алапиным настолько улучшились, что Михаил Иванович даже принял участие в турнире четырех, посвященном возвращению в 1906 году Семена Зиновьевича в Россию.

Уверен, блистательные достижения М.И. Чигорина не становятся менее яркими от приведения достоверных сведений из его биографии. Тем более, что Михаил Иванович добился всего своим талантом, своим трудом, своей волей вопреки некоторым обстоятельствам своей жизни.

ПОРОХОВЫЕ – РОКОВЫЕ

«Пороховые, расположенные от Охты всего в 2,5-3 верстах, всегда были пугалом для нее. Говорилось, что если находящиеся там многочисленные погреба взорвутся, то Пороховые и Охта взлетят на воздух», – писал историк об этом районе города («Красная летопись» N3, 1926 г.). Но сначала о недалеком прошлом.

Пятнадцать лет назад первенство СССР среди производственных коллективов выиграла ленинградская команда НПО «Пластполимер». Команда, организованная большим энтузиастом шахмат Ю.Г. Фиалковым, в течение многих лет была сильнейшей в нашем городе. Обращаю на это внимание только потому, что одной из площадок объединения «Пластполимер» стала территория Охтинского химкомбината, на котором, кстати, в конце двадцатых и в тридцатых годах трудился корифей шахматной композиции Л. Куббель. Охтинский же комбинат возник на территории Охтинского порохового завода, основанного Петром I еще в 1715 году. Ну, а Пороховой завод можно без преувеличения назвать родным домом трех поколений Чигориных.

Последним местом солдатской службы деда М.И. Чигорина был Пороховой завод. М. Коган ошибочно считал годом рождения отца шахматиста – Ивана Ивановича – 1817 год. Его ошибку в 1958 году пытался исправить другой историк, В. Голоушкин («Шахматы в СССР» N11). Произведя арифметические действия, он указал годом его рождения 1815 год. Несомненно, однако, что И.И. Чигорин родился в 1814 году. В его формулярном списке написано, что он скончался 7 января 1859 года 44 лет от роду. Другая запись сообщает: на 11 февраля 1840 года ему было 26 лет.

Отец Михаила Ивановича прошел исключительно достойный для солдатского сына путь – от учащегося школы образования пороховых мастеров и подмастерьев (позже именовавшейся Пиротехнической школой) до правителя канцелярии Охтинского порохового завода, цейхвартера, титулярного советника, кавалера ордена св. Станислава 3-й степени и бронзовой медали на Андреевской ленте. В 1854 году И.И. Чигорин получил знак за 15 лет беспорочной службы.

Насколько успешно шла его служебная карьера, настолько драматично сложилась его личная судьба. Первая жена Ивана Ивановича Мария Осиповна (1818 – 1848) родила ему четверых детей, трое из которых умерли в младенчестве. Удивительно, но самое старое из надгробий, уцелевших на Пороховском кладбище, расположенном на Рябовском шоссе, – колонка на могиле М.О. Чи­гориной и трех ее детей. На этом же кладбище позже нашли свое пристанище отец и мать Михаила Ивановича. К сожалению, их могилы не сохранились.

После смерти Марии Осиповны на руках у Ивана Ивановича остался девятилетний сын Петр (родился 7 июня 1839 г.), впоследствии служивший кондуктором на родном заводе.

Второй женой И.И. Чигорина стала Наталья Егоровна (1822 – 1856). К мещанскому сословию Малой Охты она была приписана так же, как и все неработающие совершеннолетние члены семей работников Порохового завода – для налогового учета.

Судя по всему, мать Михаила Ивановича была цыганкой. Этому находятся подтверждения как в цыган­ском фольклоре, так и в шахматной литературе. Последнее упоминание о цыганских корнях Чигорина относится к 21 февраля 2000 года в опубликованном петербургской газетой «Смена» интервью скрипача Олега Пономарева, сына певицы Валентины Пономаревой (они – представители знаменитой цыганской династии Эрденко).

В книге «Древность игр в шахматы и шашки» (М., 1915 г.) известный московский историк, издатель и журналист Д.И. Саргин пишет о Чигорине:

«Не лишне, быть может, упомянуть, что по матери он был, как говорят, цыган. Это обстоятельство почему-то тщательно обходится молчанием всеми его биографами и почитателями, а между тем, оно небезынтересно, тем более, что сам он (особенно последнее время) выдавал себя за самого русского».

Внешность М.И. Чигорина допускала наличие цыганской крови. «Среднего роста, прекрасно сложенный, с откинутыми назад черными, как воронье крыло, волосами, с черной бородой... На пылкую и страстную от природы натуру была наложена крепкая узда сдержанности – по-видимому, результат тяжелой борьбы с жизнью. Все же, бывало, природа брала свое. Случалось, Михаил Иванович вспылит – но ненадолго», – пишет о встречах с Чигориным в 1896 году известный шахматист Карл Розенкранц («Из воспоминаний о Чигорине»).

Дотошный историк М. Коган в «Очерках по истории шахмат в России» частично приводит слова Д. Саргина, но тут же, словно испугавшись (книга сдана в печать в 1937 году), сопровождает их следующим комментарием:

«Все эти разговоры мы относим к досужим вымыслам праздной публики, порожденным атмосферой любопытства, окружающей русского чемпиона. О происхождении Чигорина существовало много легенд».

Известна одна из них: Чигорин якобы был усыновлен. Можно точно сказать, что это не так. Перед вами свидетельство его рождения:

«Свидетельство.

По указу Его Императорского Величества от СПетербургской Духовной Консистории дано сие свидетельство о том, что в метрической книге 1850 года Церкви Пороховых Заводов под N 94 значится: мастера пороховых дел Охтинского Порохового завода Коллежского Секретаря Ивана Иванова Чигорина и законной его жены, по второму его с ней и первому ее с ним браку, Натальи Егоровой, обоих православного вероисповедания, сын Михаил родился тридцать первого Октября, а крещен двенадцатого Ноября тысяча восемьсот пятидесятого года. Восприемниками были: Бухгалтер Охтинского Порохового Завода Надворный Советник Андрей Никитин Соснин, умершего придворного Камер Лакея Егора Сергеева дочь Параскева. Января 22 дня 1859 года.»

Замечу, что мне не удалось обнаружить документов, подтверждающих, что местом рождения М.И. Чигорина была Гатчина. Родители мальчика жили на территории Порохового завода, церковь, в которой его крестили, находилась там же. Известно, что тетка по линии отца, по крайней мере в 60-х годах, также жила на Пороховых. Почему родиной Чигорина считается Гатчина – неизвестно. Но и при жизни Михаила Ивановича это место его рождения несколько раз писалось в журналах (впрочем, встречался и Петербург, например, в «Шахматном журнале» под редакцией Э. Шифферса в 1896 г.). Может быть, в Гатчину находившаяся на сносях Наталья Егоровна ездила к кому-то из родственников. Не менее вероятно, что кто-то перепутал место рождения Чигорина с местом учебы, а сам Михаил Иванович, которого, как уже отмечалось, раздражало любое упоминание фактических данных, молчаливо с этим согласился. В любом случае, предположение, что М.И. Чигорин родился в Петербурге, имеет основания. Добавлю, что у музейных и архивных работников Гатчины никаких сведений о месте рождения шахматиста нет, как, впрочем, и о проживании в городе кого-то из его родных.

Судьбе было угодно уже в первые годы жизни ниспослать Михаилу Чигорину страшные испытания. Когда мальчику не было и шести, умерла его мать, а спустя три года скончался отец – восьмилетний ребенок остался круглым сиротой.

ГАТЧИНСКАЯ БУРСА

Кто начал хлопоты по устройству Михаила в Гатчинский сиротский институт – тетка Фекла Ивановна или брат Петр – неизвестно, да и не суть важно. Зато первый же документ из С.-Петербургского Опекунского совета, открывающий Дело о принятии в Гатчинский Николаевский сиротский институт М. Чигорина, свидетельствует о том, что на Пороховом заводе с уважением отнеслись к памяти своего многолетнего работника и обратились для решения вопроса к высочайшим особам. Вот документ от 19 марта 1859 года:

«Государь Император, во внимание к ходатайству Его Императорского Высочества Генерал-Фельдцейхмейстера, всемилостивейше изволил повелеть: оставшегося в круглом сиротстве, сына Титулярного Советника Чигорина Михаила 8 лет зачислить в кандидат­ский список по Гатчинскому Николаевскому Сиротскому Институту, для преимущественного поступления в сие заведение, по достижению очереди.

О такой Монаршей воле имею честь, к надлежащему исполнению, уведомить С.Петербургский Опекунский Совет, с препровождением трех о мальчике документов.

Статс-секретарь по делам Управления учреждений Императрицы Марии А. Гофман.»

На другой стороне этого же документа следует запись:

«Справка: Приложенные при настоящем отношении документы оказались достаточными для принятия сына Титулярного Советника Чигорина Михаила в Гатчинский Николаевский Сиротский Институт на казенное содержание...»

Все необходимые документы были отправлены в контору института.

В списке круглых сирот, предназначенных к преимущественному зачислению в Школу малолетних детей Гатчинского Николаевского сиротского института, Михаил Чигорин значится под номером 5, а в списке зачисленных по Высочайшему повелению кандидатами для поступления в институт, «означенных ныне к приему в оный», фамилия Чигорина стоит третьей.

Назначенные по журналу Опекунского совета 30 июня к приему дети в тот же день были записаны в журнал Сиротского института, а 2 июля 1859 года следующий документ был подписан директором института:

«Положили: На открывшиеся в Гатчине Николаевском Сиротском Институте вакансии принять поименованных в списке под № 1-м и 2-м 24 круглых сирот без баллотировки. Для исполнения чего с препровождением списков этим сиротам дать копию с сей статьи Контор Гатчинского Николаевского Сиротского Института с препровождением документов принятых сирот, о доставлении которых в заведение уведомить кого следует. За тем для поступления на оставшиеся в классах Института 1 и в Школе малолетних детей 22 казенных вакансий произвести баллотировку сирот, предназначенных к оной по Высочайшим повелениям и по положениям Опекунского Совета.

        За директора

        Исправляющий делами журналист».

Спустя месяц, 30 июля Опекунский совет утвердил полные списки принятых в институт, а 5 августа 1859 года был подписан список принятых в школу малолетних детей. В него вошел и Михаил Чигорин, который провел в Сиротском институте полных девять лет.

Гатчинский институт был закрытым учебным заведением, который готовил мелких чиновников. Он был основан в 1803 году как сельский воспитательный дом, затем, в 1837 г., преобразован в мужской сиротский институт, составной частью которого стала открытая в 1832 году школа для малолетних детей. С 1855 года институт стал Николаевским.

С 1863 года программа обучения в Сиротском институте была приближена к гимназической. В учреждении в основном обучались сироты – дети офицеров. Отмечу, что должность И.И. Чигорина на Пороховом заводе, проходившем по военному ведомству, соответствовала обер-офицерской.

С 1862 года директором института стал И.Ф. Доливо-Добровольский, отставной полковник Гатчинского лейб-гвардии полка. Вот что пишет о нем бывший воспитанник института В. Малаховский («Исторический вестник», 1914 г. N 3):

«Это был строгий до педантизма начальник. Когда он появлялся в Институте, трепет пробегал по всему зданию, начиная со сторожей и кончая учителями. Все прихорашивались, застегивались на все пуговицы, вытягивались в струнку. Он был довольно жесток по отношению к воспитанникам, огромные связи в дворцовом мире давали ему возможность чувствовать себя на недосягаемой вершине... Александр II был крестным отцом одного из детей Доливо-Добровольского».

Возможно, царь крестил старшего из его сыновей – знаменитого в будущем русского электротехника Михаила Доливо-Добровольского, создателя техники трехфазного переменного тока, осуществившего в 1891 году первую передачу трехфазного тока.

А вот что пишет о И. Доливо-Добровольском со слов воспитанников статский советник Колесов, расследовавший обстоятельства беспорядков в институте:

«Директор – то слишком любезен, внимателен – жмет воспитанникам руки и уверяет в своей любви, то непомерно строг, взыскателен и требователен. Много обещает и почти никогда не выполняет то, что обещал. Обещал держать в секрете их заявления против Игнациуса (воспитателя – А.К.), но тут же позвал его и все рассказал... Подвергает тяжким наказаниям за маловажные проступки. Сами наказания крайне жестоки: весьма нередки применения телесного наказания, а аресты бывают весьма продолжительны, нередко выдерживают в карцерах по целым месяцам... Обещает «вогнать в чахотку».

«Милейший» образ директора можно дополнить тем, что Иосиф Флорович был еще и нечист на руку. В Опекунский совет неоднократно, начиная с 1865 года, обращались из Губернского правления по поводу исков на Доливо-Добровольского на общую суму 144311 рублей 63 с половиной копейки от 38 кредиторов (сумма не учитывала причитавшихся долговых процентов). Добровольский брал взаймы деньги под имевшийся у него в собственности дом в Петербурге. Оказалось однако, что дом был им заложен в Городском кредитном обществе за 140000 рублей, за каковую сумму и продан.

Кредиторы (в основном бывшие сослуживцы по Гатчинскому полку) так от «бедного» директора, получавшего более 3500 рублей, не считая казенной квартиры, ничего и не дождались. Более того, Опекунский совет на обращения Губернского правления и судебных органов отвечал, что Доливо-Добровольский не подлежит увольнению со службы. Он был уволен по болезни только после произошедших беспорядков, но и после этого в течение двух лет был на полном содержании «из сметных сумм Гатчинского Николаевского Сиротского Института».

Несколько слов о бунте, послужившем причиной исключения М. Чигорина из института. 19 февраля 1868 года собравшиеся в большом количестве на крыльце учащиеся V-VI классов отказались выполнить требование воспитателя Игнациуса разойтись и высказали недовольство тем, как он с ними обращается. В этот же день они были вызваны воспитателем для подробного изложения претензий. На следующий день воспитанник П. Власов отказался поцеловать руку священнику при подходе к кресту.

После доклада Игнациуса директору о жалобах воспитанников тот «счел необходимым, для поддержания порядка и дисциплины, подвергнуть ученика V класса Власова временному аресту».

Тогда три воспитанника обратились к директору с просьбой посетить их отделение для разговора. Тот дал разрешение «прийти к нему на квартиру в установленное время в определенном циркуляром количестве». Однако дети пришли в полном составе и рассказали директору о том, что Игнациус не щадит их самолюбия, что при предыдущем воспитателе Евстафьеве им было лучше.

Директор, вроде бы внимательно их выслушав, потребовал письменных объяснений, которые воспитанники дать отказались, боясь репрессий. Доливо-Добровольский, пообещавший держать разговор в тайне от надзирателя, тут же позвал его и все ему рассказал.

21 февраля Игнациус доложил директору, что все всем довольны, но в половине девятого вечера следующего дня воспитанники явились на квартиру Доливо-Добровольского, где погасили лампу, чтобы не было видно их лиц. Директор попросил их перейти в контору Института, чему воспитанники повиновались. «Первоначально в конторе воспитанники вели себя прилично, но когда в контору вошел Игнациус, за которым послал директор, то воспитанники мгновенно потушили свечи и бросились из конторы целою массою».

На самом деле, свечу случайно задел фуражкой ученик V класса Д. Алексеев. После того как огонь погас, воспитанники испугались и кинулись к двери, а сторож крикнул: «Держи, держи!»

«При этом никакого насилия ни против директора, ни против старшего воспитателя, которого директор не отпускал от себя, сделано не было; только при быстром стремлении из конторы воспитанник подтолкнул сторожа конторы, причем по собственному заявлению сторожа, унтер-офицера Редкозубова, он получил удар в голову, не будучи в состоянии определить от кого именно».

Такая версия событий изложена следственной комиссией. По другой же, выдвинутой в воспоминаниях уже цитируемого выше В. Малаховского, директор был избит до потери сознания, и эту версию немедленно подхватили авторы книг о Чигорине. Дальнейший ход событий – никого из «бунтовщиков» не выдворили из стен института сразу же, не отдали в солдаты и т.п., – показал, что версия следствия ближе к истине.

В ходе расследования обнаружились грубые нарушения правил содержания детей в учреждении: им давали недоброкачественную пищу, проштрафившихся подолгу держали в карцерах в ужасных условиях...

Но вернемся к М.И. Чигорину. В сохранившихся документах института его имя упоминается только при приеме, переводе из класса в класс и отчислении из заведения. Причем за девять лет он окончил лишь четыре класса, а в августе 1867 года был переведен в пятый. Установить причину того, почему Чигорин в 1864-65 учебном году учился в IV классе, а год спустя оказался снова в третьем, не удалось.

Возможно, отношение М. Чигорина и большинства других воспитанников Сиротского института к учебе было обусловлено отсутствием хоть какой-нибудь надежды на достойное существование в будущем.

Вот что писал И. Доливо-Добровольский в оправдание беспорядков в институте:

«Ко всему этому надо добавить весьма грустное и тяжкое обстоятельство, которое верно обрисовывает незавидное положение взрослых воспитанников: Опекунский Совет ежегодно определяет в Институт от 50 до 60 сирот взамен такого же числа выбывающих, из которых не более трех человек удостаиваются Педагогическим советом получением стипендий для продолжения образования в высших учебных заведениях, масса же, т.е. несколько десятков учеников по второму, по третьему, и, наконец, безо всякого разряда, не имея покровителей, связей, знакомства, лишенные средств к жизни, скитаясь без занятий, без службы, без крова и приюта, без насущного куска хлеба и почти без надежды на лучшую будущность. Вот одна из главных причин, почему взрослые сироты, за весьма ничтожным исключением, ничем не дорожат и готовы при первой возможности на все шалости и проступки, зная по ответу бывших товарищей, что поступить в военную службу волею или неволею почти для них одно и то же. В этом положении находится и большая часть воспитанников, дозволивших себе последние беспорядки».

Хотя Чигорин был отчислен из института как один из зачинщиков беспорядков, в документах, относящихся к расследованию их обстоятельств, его фамилия упоминается лишь однажды в показаниях воспитателя А.Е. Игнациуса:

«Сентября 2-го дня Унтер-офицер Куликов застал ночью воспитанников V класса Чигорина и Крюковского играющими в карты, подошед, он попросил карты, которые ему были отданы. Воспитанник Легат, заслышав об этом, дерзко требовал отдачи карт обратно, грозив Куликову в будущем при подобном случае сорвать шею, проломить голову и во всяком случае выгнать его со службы, и, если это ему не удастся, то взбунтует все отделение. Легат был по приказанию директора отправлен под арест, где он со 2-го сентября по 11-го получал хлеб и воду, с 11 по 21 – суп, с 21-го арест был смягчен на легкий, т.е. Легат отправлялся после учебных занятий до 7 часов утра другого дня под арест, легкий арест продолжался до 1 октября. Хлеб и суп давались по желанию воспитанника».

В произошедших в феврале беспорядках участвовали, в основном молчаливо, все учащиеся V и VI классов (кроме пяти воспитанников, в числе которых фамилия Чигорина не значится). В процессе дознания всем учащимся был задан вопрос, участвовали ли они в беспорядках добровольно, и все ответили утвердительно.

Почетный опекун граф Ламсдорф, прибывший в институт сразу же после событий 19-22 февраля, «укорял воспитанников в том, что виновные, не желая обнаружить себя, скрывая себя за другими, тем самым и себя не избавляют от наказания и других невиновных вовлекут в наказание, не заслуженное ими последними. Некоторые воспитанники, в числе девяти человек, сами добровольно объявили себя зачинщиками и главными виновными. ...они немедленно были совершенно отделены от других воспитанников... Никакого расследования не проводилось».

Ни в числе девяти «зачинщиков», ни в числе активных участников беспорядков, выявленных в процессе расследования обстоятельств дела, фамилия Чигорина не упоминалась. Однако среди семи уволенных по приказу от 1 марта воспитанников, якобы виновных в беспорядках, его фамилия значится под номером 6. В этом списке присутствуют только двое серьезно замешанных в скандале (П. Власов и К. Барташевский). Зато все выгнанные были 1849-50 годов рождения, причем шестеро учились в пятом классе. Таким образом, институтский педсовет, выполняя требование начальства разобраться  с одними воспитанниками, решил задачу, как отделаться от великовозрастных не слишком прилежных, по их мнению, других учащихся.

В качестве компенсации 19 марта 1868 года педсовет института принял решение:

«Принимая в соображение то безвыходное положение воспитанников, оставляющих Институт, в которое они будут поставлены неудовлетворительной аттестацией по поведению в свидетельстве, означенных воспитанников прописывать так: «при хорошем поведении».

Хотя нам ничего не известно о жизни Чигорина в 1868-71 годах, то, что ему удалось вырваться из Сиротского института, с «высоты» знания дальнейшего жизненного пути Михаила Ивановича, несомненно, пошло ему на пользу.

А Гатчинский институт все же сыграл важную роль в судьбе Чигорина благодаря воспитателю А. Шуману, познакомившему 16-летнего Михаила с шахматами.

М. Коган сообщил о Шумане, что тот «получил юридическое образование в Дерптском университете, который закончил в 1834 году. Однако, он решил посвятить себя преподавательской деятельности, и в июле 1834 года сдал экзамен и получил диплом домашнего учителя с правом преподавать немецкий язык».

Дополню сообщенные историком сведения об Августе Шумане. Он родился в Риге в 1807 году, только не 10 апреля (как пишет М. Коган), а ранее. «10 апреля я крестил сына Госп. А. фон Шумана и Г-жи супруги его урожденной баронессы Розен – Августа», – сообщает в свидетельстве, выданном 12-го сентября 1828 г. священник Карл Георг Фауст.

До поступления на должность классного надзирателя Гатчинского Сиротского института в 1841 году, он был наставником и учителем сыновей графа Д.Н. Татищева. В Сиротском институте, кроме того, с 1851 года преподавал немецкий язык. В 1863 году женился на вдове своего коллеги Карла Неймана – Юлии. В 1866 году стал коллежским асессором. За четверть века безупречной службы Август Августович Шуман не был удостоен ни одной награды – только денежных пособий.

Удивительно, но так совпало, что еще до вышедшего 1 марта 1868 года приказа об увольнении из числа воспитанников М. Чигорина, 22 февраля, в день завершения волнений, был уволен А. Шуман!

В деле «О беспорядках по Гатчинскому институту» хранится дюжина писем, представленных И. Доливо-Добровольским, пытавшимся избежать увольнения со службы. В них – восторженные отзывы бывших воспитанников либо родителей о директоре. Одно из писем, датированное 27 мая 1865 г., написано А.А. Шуманом на четырех страницах – образец подобострастного текста. Только к концу его выясняется, что жене Августа Августовича Юлии Ивановне захотелось занять свободную вакансию надзирательницы в школе малолетних детей, а выбор классной дамы всецело зависел от директора...

М. Чигорин не был немедленно выдворен из института в марте. Видимо, ему дали возможность завершить учебный год. Во всяком случае, только 2 июня попечитель доложил о семи уволенных с выдачей аттестата и 60 рублей денег, свидетельство (аттестат) об учебе в институте датировано 27 июня, дело воспитанника закрыто 2 августа, а запись в журнале об исключении из списков датирована 9 августа 1868 года.

«СВИДЕТЕЛЬСТВО

Императорского Гатчинского Николаевского Сиротского Института воспитанник Михаил Чигорин – сын Титулярного Советника, вероисповедания Православного, имеющий от роду 17 лет, находясь в Институте в числе казеннокоштных с 1859 года, при хорошем поведении, обучался в V классе и оказал успехи:

в Законе Божьем (3) удовлетворительные,

« Русской словесности (2) посредственные,

« Латинском языке (2) посредственные,

« Немецком языке  ––––––––––––––––

« Французском языке (4) хорошие,

« Истории России (3) удовлетворительные,

« Истории Всеобщей (3) удовлетворительные,

« Географии (3) удовлетворительные,

« Алгебре (5) очень хорошие,

« Стереометрии (5) очень хорошие,

« Физике (3) удовлетворительные,

« Химии (4) хорошие,

Почему он, Чигорин, на основании N 83-го Устава Гатчинского Николаевского Сиротского Института пользуется правом поступления в Гражданскую службу, не подвергаясь испытанию, для производства в первый классный чин. В удостоверение чего и дано ему, Чигорину, сие свидетельство, за надлежащим подписанием и приложением печати.

Гатчино, Июня двадцать седьмого дня тысяча восемьсот шестьдесят восьмого года.

С. Петербургского Опекунского

Совета почетный Опекун, управ-

ляющий Гатчинским Николаев-

ским Сиротским Институтом     

 Граф  Ламсдорф»

Вопреки двойке по русскому языку – то ли благодаря природному таланту, то ли из-за явного несоответствия оценки реальному знанию предмета, – позднее в своей издательской деятельности Чигорин демонстрировал высокую языковую культуру. Никаких корректоров в шахматных журналах не было – Михаил Иванович сам писал и редактировал тексты. В документах, написанных рукой Чигорина, бросилась в глаза лишь одна ошибка, повторенная дважды в текстах программ, приложенных к прошениям в главное управление по делам печати на издание журналов «Шахматный листок» (от 23 апреля 1876 г.) и «Шахматный вестник» (от 9 апреля 1885 г.), – в ненавистном ему слове «беография».

На Проспекте 25 октября, д. 2, на здании бывшего Гатчинского сиротского института установлены две мемориальные доски. Одна из них посвящена великому педагогу Константину Дмитриевичу Ушинскому, работавшему в институте инспектором классов с 1855 по 1859 год, другая – Михаилу Ивановичу Чигорину, великому русскому шахматисту, изгнанному из его стен.

СЛУЖБА

В С.-Петербургский Опекунский Совет 10 марта 1861 года поступил документ, регламентирующий дальнейшую судьбу воспитанников:

«Государь изволили: 1) разрешить кончившим учение в Гатчинском Николаевском Сиротском Институте поступить на службу не исключительно в Губернские присутственные места, но в Департаменты и Канцелярии Министерств, равно Главных управлений, с правом перехода из одного ведомства в другое, не ожидая истечения установленного для сего ст.157 т. III Св. Зак. уст. о сл. по опр. от Прав. (изд. 1857 г.) восьми и десяти летнего сроков, которые однако оставить для них обязательными в отношении выслуги оных по гражданскому ведомству и 2) тем из сих воспитанников, кои оказали способности к изучению какой-либо отрасли наук или искусств, дозволить по окончании экзаменов поступить согласно желанию во все высшие учебные заведения и Технологический институт, если при этом не будет требоваться особых издержек из казны.

Принц Ольденбургский».

Летом 1868 года из института были уволены 55 воспитанников. Из них только семнадцати удалось пройти полный курс обучения, а шестерым из них посчастливилось быть отправленными на учебу в вузы (в университет – 3, в Технологический институт -1, в Медико-Хирургическую Академию – 2), еще один был оставлен учителем в институте. 14 человек были направлены на работу телеграфистами и сигналистами на железную дорогу и почту, один воспитанник отправлен заниматься переплетным делом, 2 – в Морское училище, трое – на военную службу. Остальных же передали родственникам, которым и вручалась их дальнейшая судьба. Михаил Чигорин оказался у тетки Феклы Ивановны и в течение трех лет не мог никуда устроиться на работу.

В многочисленных книгах, посвященных Чигорину, одним из «табу» является место его единственной службы. В статье уже приводилась цитата из «Нового времени», где сообщалось, что Михаил Иванович служил в Министерстве имуществ. В других источниках часто упоминается Губернское правление, но им (указом С.-Петербургского губернатора) утверждалось назначение на любую должность по любому казенному ведомству города.

В личном деле М.И. Чигорина хранится документ:

«Указ ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, САМОДЕРЖЦА ВСЕРОССИЙСКОГО, из С.-Петербургского Губернского Правления

Г. Полицеймейстеру СПетербургской Пригородной Полиции Полковнику Ридингеру. Губернское Правление по выслушании прошения бывшего воспитанника Гатчинского Николаевского Сиротского Института Михаила Чигорина, и ходатайства Вашего, по журналу 28 Августа, ПРИКАЗАЛИ Михаила Чигорина, согласно его прошению и вашему ходатайству, определить и.д. [исправляющим должность – А.К.] столоначальника в Управление СПбургской Уездной и Пригородной полиции, считая определение его с 1-го сентября, о чем дать знать Вашему Высокоблагородию, в дополнению к указу от сего числа за N 5220, с возвращением документов Чигорина именно: метрики за N 397, свидетельства о науках за N 760, и копии с формуляра отца его, и предписать о взыскании с Чигорина и об отсылке в Губерн­ское Казначейство одного руб. 20 коп. гербовых пошлин. Августа 29 дня 1871 г.

        Советник   /подпись/

        За и.д. секретаря  Еремеев»

То, что местом службы Чигорина была полиция, имело одно несомненное преимущество – пожалуй, ни в одном другом месте обыкновенный писарь (и красивое название должности «столоначальник», и более скромное «регистратор» – лишь синонимы) не получал такой зарплаты. 50 рублей в месяц жалованья давали возможность нормального существования.

Сохранился Формулярный список о службе столоначальника Управления С.-Петербургской Уездной и Пригородной полиции Губернского секретаря Михаила Ивановича Чигорина, составленный в 1879 году. В нем указано, что он «28 лет от роду, вероисповедания православного, знаков отличия не имеет, получает жалованье 600 рублей в год, из обер-офицерских детей СПб губернии, имения не имеет, воспитывался в Сиротском институте, определен на службу по Указу С.Петербургского Губернатора от 29 Августа 1871 года за N 5221, женат на Ольге Петровне, вероисповедания православного, детей не имеет. Указом правительственного Сената по Департаменту Герольдии от 8 марта 1878 года за N 24 произведен за выслугу лет в Коллежские Регистраторы со старшинством с 1 сентября 1875 г., а Указом от 9 апреля 1879 года за N 49 произведен в Губернские Секретари со старшинством с 1 сентября 1878 г. Под судом и следствием не был и ныне не состоит».

Трижды (в 1881, 82 и 83 годах) Чигорин просит разрешения на поездки за границу – в Берлин, Вену и Лондон, но ни разу не сообщает об участии в шахматных соревнованиях. Вот его первое обращение:

«Его Превосходительству Господину С.Петербургскому Исправнику от Губернского Секретаря Михаила Чигорина.

Прошение.

Имея надобность по делам своим отправиться за границу в Берлин с 12 августа по 3 сентября текущего года, я имею честь покорнейше просить Ваше Высокоблагородие исходатайствовать 28-ми дневный отпуск за границу с 10-го числа будущего августа.

Июля 15 дня 1881 г.   

 Губернский Секретарь М. Чигорин».

4 августа из канцелярии МВД Санкт-Петербургского губернатора по месту службы Чигорина пришел документ:

«Г. С. Петербургскому Уездному Исправнику.

Департамент Общих дел Министерства Внутренних Дел уведомил меня, что Г. Министр разрешил Губернскому Секретарю Чигорину отпуск за границу на 28 дней.

Даю об этом знать Вашему Высокоблагородию в последствии рапорта от 18 июля за № 5638".

В личном деле Чигорина сохранились и два других его прошения на выезд и благосклонные решения по ним. Третье прошение Михаил Иванович подал непосредственно перед уходом с работы, а разрешение было получено 4 марта.

24 февраля 1883 года Чигорин подал прошение об увольнении со службы. В нескольких книгах о Чигорине этот документ цитировался, но из него каждый раз изымалось упоминание о месте службы, а также давались разные даты его подачи. На этой странице вы можете увидеть написанное рукой Чигорина прошение.

 Вот его текст:

«Всепресветлейший Державнейший Великий Государь император Александр Александрович, Самодержец Всероссийский и проч., и проч., и проч.

Просит Губернский Секретарь Михаил Иванов сын Чигорин, о чем тому следует пункт.

1

По домашним обстоятельствам моим, не имея возможности продолжать службу Его Императорского Величества в СПбургском Уездном Полицейском Управлении по занимаемой мною должности Регистратора оного, всеподданнейше прошу

К сему

Дабы повелено было прошение сие принять и сделать распоряжение об увольнении меня от службы в отставку с выдачей мне установленного аттестата.

Февраля 24 дня 1883 года. К поданию подлежит в СПетербургское Уездное Полицейское Управление. Прошение сочинял и переписывал сам проситель. К прошению Губернский Секретарь Михаил Иванов сын Чигорин руку приложил.

Жительство имею: Казанской части 3 уч. по Офицерской улице д. N11, кв.4".

Позволю себе небольшое отступление. Известно, что в Петербурге на доме N15 по 9-й роте (ныне 9-й Красноармейской ул.), в котором Чигорин жил с 1901 по 1907 год, установлена мемориальная доска. На Офицерской улице (ныне ул. Декабристов), где Михаил Иванович прожил не менее десяти лет, на сохранившемся доме установлена мемориальная доска, что в этом доме в течение двух лет жил писатель А.С. Грин...

Отставка М.И. Чигорина была немедленно принята. На следующий день уездный исправник В.И. Колобнев отправляет следующий документ:

«В СПетербургское Губернское Правление

25 февраля 1883 г.  N 1143

Рапорт.

Честь имею представить при сем на зависящее распоряжение Губернского Правления прошение Регистратора вверенного сего Управления Губернского секретаря Чигорина об увольнении его от службы, покорнейше прося о замещении его должности с наступающего марта служащим в Губернском Правлении, не имеющим чина дворянином Путятою, рекомендованного мною за чиновника способного и полезного для службы».

Так Михаил Иванович стал свободным от службы человеком и далее занимался только издательской, журналистской и шахматной деятельностью.

Вероятно, во все времена служба в полиции в глазах общественного мнения вызывала неоднозначную реакцию, потому и Чигорин, и пишущие о нем старались завуалировать его место работы. Подчеркну, что никакой иной, деятельностью, кроме канцелярской, М.И. Чигорин в полиции не занимался, и стыдиться ему (и за него) было абсолютно нечего. Но особенности молвы, оставляющие в памяти лишь суть («Чигорин – полицейский!»), заставляли Михаила Ивановича уходить от упоминаний об одиннадцати с лишним годах службы.

ТАЙНА, ПОКРЫТАЯ МРАКОМ

Если хоть какие-то сведения о годах учебы и службы Чигорина можно выловить в архивных документах, то узнать что-либо о личной жизни Михаила Ивановича совсем трудно.

Известно, что Чигорин был дважды женат, что у него была дочь, но от какого брака – выяснить не удалось. С одной стороны, в литературе о шахматисте есть сведения, что у Чигорина родилась дочь в первом браке, что первая жена – Ольга Петровна – ушла от Чигорина. Ей было трудно понять ежедневные ночные приходы Михаила Ивановича после шахматных посиделок (обычно игры затягивались до 2-3 часов ночи) и безуспешные попытки обретения доходов с издательской деятельности – ничего, кроме долгов, издание журналов не приносило. После того как жена от него ушла, Чигорин жаловался, что бывшая супруга присылала ему для оплаты свои счета...

Вторая жена Чигорина, Анастасия Дмитриевна, была сестрой  жены его друга – генерала Дубравина. После перевода генерала в Люблин туда уехала и жена Чигорина. По свидетельству А. Макарова («Новое время» от 21 января 1908 года), в Люблине дочь Михаила Ивановича и дети Дубравина учились вместе в одной гимназии. Речь идет о 1907-08 учебном годе. Могла ли это быть его дочь от первого брака, распавшегося в 80-е годы, не ясно. Неизвестны и судьбы жен и потомков Чигорина.

В 1908 году после смерти Михаила Ивановича ­Санкт-Петербургское шахматное собрание «приобрело от его вдовы всю оставшуюся от него библиотеку и все его бумаги». Что с ними стало – никто не знает, кроме В. Панова, который сочинил в книге «Рыцарь бедный», что все бумаги Чигорина «по глупости или даже злой воле шахматных руководителей попали в цепкие руки Алапина... Очевидно, Алапин его [архив – А.К.] уничтожил».

На самом деле, как известил журнал «Шахматное обозрение» в № 83-86 за 1909 г., за составление «Чигоринского сборника» взялись было в 1908 году С. Алапин и Н. Максимов, но они работу даже не начали. Петербург­ское шахматное собрание решило предоставить Н. Максимову и Н. Терещенко, «всегда близко стоявшим к М.И., всю приобретенную от вдовы М.И. его библиотеку и его бумаги; среди последних, кажется, имеются еще не опубликованные анализы».

Увы, «Чигоринский сборник», в который должны были войти биография, партии, анализы Михаила Ивановича, так и не вышел. Сведений о судьбе архива Чигорина тоже никаких нет.

По схожему поводу тот же журнал писал:

«Причина такого отношения состоит в том, что игроков интересует только игра и притом лишь в тот период, когда она почему-то привлекает их внимание. Стоит только перемениться обстоятельствам, собственной ли их жизни, или жизни другого игрока, и все забыто. И сам Чигорин относился к другим подобным же образом».

К сожалению, приходится констатировать, что становится все меньше людей, которые могли хотя бы что-то слышать от очевидцев тех далеких событий.

И здесь мне хочется обратиться ко всем любителям шахмат. Если вам известно что-либо о судьбе архива  Чигорина, о судьбах его потомков, если у вас хранятся интересные документы по истории шахмат – сообщите, пожалуйста, в редакцию журнала «Шахматный Петербург". Нельзя допустить, чтобы сведения, которыми кто-нибудь пока еще обладает, канули в небытие.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

12 января 1908 года в Люблине скончался М.И. Чигорин (в последние годы он страдал от сахарного диабета и подагры). Погребение состоялось там же 15 января. А 21 января, на девятый день смерти Михаила Ивановича, в половине третьего в Казанском соборе Петербурга была отслужена панихида.

1 февраля в 9 часов вечера в Санкт-Петербургском шахматном собрании (Невский пр. 55) состоялся вечер памяти М.И. Чигорина. На нем был сделан доклад о жизни, деятельности и произведениях покойного, причем его партии демонстрировались на большой висячей доске. Условия входа были обычными – 30 копеек.

Уже через год после смерти, по сообщению газеты «Новое время», могила Чигорина оказалась настолько запущенной, что через несколько лет «ее, пожалуй, и нельзя будет найти».

Тогда же газеты «Речь», «Новое время» и «Нива» открыли подписку на постановку памятника Чигорину на его могиле. В Шахматном собрании был создан специальный «Комитет по сооружению памятника Чигорину». Позднее был поднят вопрос о перевозке останков шахматиста на родину.

В воскресенье 22 июня 1914 года на Новодевичьем кладбище (Московский пр., 100) состоялось перезахоронение М.И. Чигорина. Памятник, изготовленный на средства любителей шахмат, утрачен. В 50-х годах на могиле Михаила Ивановича была установлена мраморная стела. Каждый год участники традиционного Мемориала М.И.Чигорина приезжают на кладбище, чтобы возложить цветы в знак уважения к памяти основоположника российских шахмат.

Вся жизнь Чигорина неразрывно связана с Петербургом. Здесь он родился, жил, творил и нашел последнее пристанище. То, что наш город является родиной российских шахмат, что шахматы стали неотъемлемой частью его культурной жизни, что нет больше ни одного города в мире с такими шахматными традициями и что ни один город не подарил миру столько выдающихся шахматных чемпионов – заслуга тех, кто стоял у истоков зарождения шахматного движения в России, и, в первую очередь, Михаила Ивановича Чигорина, посвятившего всю свою жизнь пропаганде шахматного искусства.

Петербург, 2000 год